Епископ Кассиан
Христос
и первое христианское поколение
Часть I. Евангельская История
III. Общественное Служение Христово
1. Галилейский Период Евангельской Истории
Благовестие
Часть
1
Господь вышел на служение с
благовестием — по-гречески: евангелием — Царства Божия. Греческое слово:
Евангелие значит: благая весть. Содержанием благой вести было свидетельство о
Царстве Божием. Благовестием Царства Божия открывается галилейское служение
Христово [1].
К ожиданию Царства Божия
благочестивое иудейство было подготовлено обетованиями Ветхого Завета. Иудеи
чаяли воцарения Бога над Израилем. В религиозно-национальном идеале Царства
Божия ударение лежало на Боге, как Царе [2]. Бог, царь Израиля, должен был осуществлять
Свой Царство чрез помазанника, Им поставленного, по-еврейски: Masiah, Мессия,
по-гречески: Христос — Помазанник. Царство Божие, в представлении иудеев, было
и царство мессианское. Утверждение Царства, неизбежно, предполагало явление
Христа.
Благовестие о царстве, как
предмет галилейской проповеди Христовой в первый период Его служения, вытекает
не только из тех указаний, которыми открывается повествование первых двух
синоптиков (Мф. 4:17, Мк. 1:14-16). Можно сказать, что Царство Божие есть тема
всех поучений Христовых, которые в Евангелии относятся к первому периоду Его
служения. Достаточно назвать проповедь "на месте равне" (Лк.
6:13-49), которая составляет в параллельном месте Мф. ядро "Нагорной
проповеди" (5-7 гл., ср., особенно, 5:3, 10, 19-20; 6:10, 33; 7:21).
Проповедь "на месте равне" относится в хронологии Лк. к первому
периоду общественного служения Христова. Притчи Христовы в эти ранние
галилейские дни также говорят о Царстве (Мк. 4:11, 26, ср. Лк. 8:10 и общий
заголовок ст. 1, а также систематизированное изложение Мф. 13:11, 19, 24, 31,
33, 38, 41, 43, 44, 45, 47, 52). Привлекая учеников к ответственному участию в
служении, Господь и им поручает благовестие Царства (Лк. 9:1-2, ср. в системе
Мф. 10:7). Благовестие Царства не ограничивается пределами Галилеи. Самарянской
женщине Господь открывается, как Мессия (Ин. 4:25-26), хотя и в особом,
самарянском, смысле этого слова, обозначавшем не Божественного Царя, а великого
пророка, по образу Моисея. Мало того. Иерусалимская проповедь Христова, как о
ней свидетельствует Ин., есть также благовестие Царства. Термин "Царство
Божие" встречается в Четвертом Евангелии только два раза (3:3-5), но оба
раза — в начале беседы с Никодимом. Он заменяется в дальнейшем равнозначащими
понятиями "жизни вечной" (3:15-16 и далее, ср. понятие
"жизнь" без определения: 8:33 и далее) и спасения (3:17).
Синонимичность понятий: Царство Божие, жизнь вечная и спасение, подтверждается
и синоптическим словоупотреблением (ср., например, Мк. 10:17, 23-25, 26 и
паралл.). В начале первой догматической беседы Ин., которою вводится, в
историческом изложении, все последующее учение Христово, термин "Царство
Божие" имеет значение заголовка. Благовестие Христово, в Ин. так же, как и
у синоптиков, в Иерусалиме не менее, чем в Галилее, есть благовестие о Царстве
Божием.
С каких сторон раскрывалось
учение о Царстве Божием в благовестии Христовом в первый период Его служения?
В Галилее проповедь Христова
имела практическое ударение. Благовествуя Царство, Господь говорил о
нравственных условиях стяжания Царства. Притчи о сокровище, скрытом в поле, и о
жемчужине, сохраненные евангелистом Матфеем (13:44-46), в систематической
сводке приточного учения Христова, не имеют параллелей у других евангелистов,
которые позволили бы нам приурочить их к определенному историческому моменту.
Общее ударение этих притч позволяет относить их к первому, галилейскому,
периоду. Своим ударением они говорят о несравненной ценности Царства,
превышающей ценности земные и оправдывающей, ради стяжания Царства, всякие,
даже самые тяжелые, жертвы. Об этом же говорит притча о сеятеле, которою открывается
учение Христово притчами у всех трех синоптиков (Лк. 8:4 и слл., Мк. 4:1 и
слл., ср. Мф. 13:1 и слл., где, в систематическом изложении, притча о сеятеле
есть первое звено в длинной цепи притч). Тема притчи о сеятеле есть
неодинаковая судьба посеянных сеятелем семян. Одни, по разным причинам,
остаются бесплодными. Другие приносят плод, и плод этот — тоже неодинаковый.
Неодинаковая судьба имеет значение напоминания. Притчею о сеятеле Господь, в
начале Своего галилейского служения, зовет к полноте плодоношения. Семя есть
слово Божие (Лк. 8:11), которое может принести плод, но может и остаться
бесплодным в душе человека. Слово Божие, в контексте Евангелия, есть слово о
Царстве (ср. Лк, 8:1, 10, Мк. 4:11, Мф. 13:11 и все последующие притчи о
Царстве, ст. 24 и далее, см. выше). Ценность Царства — единственная и
несравненная — требует всецелого усилия для стяжания Царства. Конкретные
условия стяжания Царства, как они выражены в галилейской проповеди Христовой и
получили запечатление в Евангелиях синоптических, относятся к области отношений
нравственных и сообщают всей галилейской проповеди практическое ударение.
Нравственные условия стяжания
Царства составляют содержание Нагорной проповеди (Мф. главы 5-7). Нагорная
проповедь в Мф. должна быть понимаема, как систематизация нравственного учения
Христова. Параллельные отрывки разбросаны в Лк. на протяжении одиннадцати глав
(6-16). Отрывок, более значительный по содержанию и представляющий собою
связное целое, есть проповедь "на месте равне" в гл. 6 (17-49). Мы
улавливаем в нем характерное для Лк. ударение на области социальных отношений.
В отличие от Мф., ублажаются нищие (Лк. 6:20 в исправной форме текста), не
нищие духом (Мф. 5:3), алчущие ныне (Лк. 6:21), не алчущие и жаждущие правды
(Мф. 5:6), и нищим, и алчущим противополагаются богатые и пресыщенные, которым
возглашается горе (Лк. 6:24-25). Тем самым — и это вторая особенность
"блаженств" в редакции Лк. — слово Христово звучит утешением нищих,
алчущих, плачущих, а также ненавидимых и гонимых Сына Человеческого ради. Лк.
есть Евангелие утешения, и в утешении нуждаются не только социально
обездоленные. В утешении нуждается Наинская вдова, потерявшая единственного
сына (7:11-16, ср. особенно стт. 12-13, 15), утешения ищет Закхей. человек
богатый, но окруженный, как мытарь, презрением и ненавистью сограждан
(19:1-10). "Блаженства" в Лк. имеют значение утешения. И, наконец,
третья особенность: проповедь "на месте равне", как и Нагорная
проповедь Мф. (ср. 4:23-5:2), обращена, в присутствии народа к ученикам (ср. 6:17-20
и слл.). Но в Лк. "блаженствам", в формах второго лица множественного
числа (ср. стт. 20-23), противостоит, тоже в формах второго лица множественного
числа, возглашение горя (ср. стт. 24-26). Горе, возглашаемое ученикам, должно
быть понимаемо, как предупреждение. Господь говорит об условиях апостольского
служения. Условия положительные оттеняются, по контрасту, указанием на
опасности. В проповеди "на месте равне" "блаженства" имеют
значение введения. В сочетании с возглашением горя, они еще больше, чем в Мф.,
сообщают всей проповеди значение слова, обращенного к ученикам в начале их
служения. Каждое Евангелие имеет свои особенности и открывает, по преимуществу,
какую-нибудь одну сторону благовестия Христова. Это общее наблюдение
распространяется и на историческое Лк. Нравственное учение
"блаженств" проступает, в своей общезначимости, в Мф., несмотря на
его систематический характер, яснее, чем в Лк. Но место "блаженств" в
хронологии Лк. позволяет их отнести и в редакции Мф. к первому, галилейскому,
периоду общественного служения Христова. "Блаженства" в Мф. (5:3-12)
построены по одному плану. Цель, которую они ставят, — перед учениками и перед
народом, из которого могут выйти новые ученики, — есть Царство. К Царству надо
относить не только стт. 3, 10, 11-12. Обетования стт. 4-9 тоже получают свое
исполнение не иначе, как в Царстве. В Царстве — утешение плачущих; в Царстве
кроткие наследуют — преображенную! — землю, насытятся алчущие и жаждущие
правды, будут помилованы милостивые, узрят Бога чистые сердцем, и миротворцы
будут наречены сынами Божьими. Но стяжание сокровища Царства обусловлено,
удовлетворением определенным требованиям. Эти требования и поименованы в
"блаженствах". Они относятся ко всецелому служению Богу, несению
страдания за Христа, жертвенному взысканию правды и осуществлению нравственного
добра в жизни временной. Тем самым, учение о Царстве в галилейской проповеди
Христовой получает ударение практическое. Это же практическое ударение звучит и
в толковании ветхозаветного закона. которое в Нагорной проповеди Мф. следует за
"блаженствами" (ср. 5:17-48). Отрывок не имеет параллели у других
евангелистов. Совпадение его положительного учения с учением
"блаженств" ставит его с этим последним в теснейшую связь, не только
внешнюю, в построении Нагорной проповеди, но и внутреннюю. Господь раскрывает в
предписаниях Моисеева закона, подвергая их толкованию то распространительному
(5:21-22, 27-30), то ограничительному (31-32), сокрытый в них глубокий
нравственный смысл. В других случаях, не отменяя закона, Господь делает его
беспредметным, выдвигая требование, опять-таки нравственное, исключающее самую
возможность приложения закона (33-36). И, наконец, отменяя закон возмездия
(38-42) и требуя любви к врагам (43-48), Господь, оставаясь по-прежнему па почве
Ветхого Завета, восходит в Своем учении не к книгам законоположительным, а к
высшим откровениям Ветхого Завета в книгах пророческих и учительных. Это
откровение относится также к области учения нравственного. Общий смысл большого
отрывка Мф. 5:17-48 есть неотменность нравственного учения Ветхого Завета в его
высших достижениях. Это нравственное учение ставит требования, исполнение
которых есть необходимое условие стяжения Царства. Учение представляет собою
развитие "блаженств". Замечательно, что в какой-то точке всецелое
служение Богу и исполнение Его закона совпадают. Идеал нравственного
совершенства, к которому призываются ученики Христовы, стоит перед ними в лице
Небесного Отца. Этот идеал есть идеал любви (ср. Мф. 5:48 в контексте и
параллель Лк. 6:36). Эту же мысль выражает сосредоточение закона в двоякой
заповеди любви: любви к Богу и любви к ближнему (Мф. 22:35-40 = Мк. 12:28-31,
ср. Лк. 10:25-28), при чем вторая заповедь подобна первой (Мф. 22:39, Мк.
12:31). Внутренняя связь обеих заповедей раскрывается в догматическом учении
Ин. В галилейской проповеди Христовой ударение — практическое. Одно не подлежит
сомнению: христианское делание есть выражение любви.
Учение о Царстве раскрывается в
своем нравственном аспекте не только в словах Христовых. В повествовании Лк. о
первом периоде общественного служения Христова, проповеди, учению словом,
уделено меньше внимания, чем чудесам Христовым. Чудеса Христовы — особенно в
Лк. — имеют значение служения любви. Это касается, по преимуществу, таких
чудес, как исцеление слуги Капернаумского сотника (Лк. 7:1-10, ср. Мф. 8:5-13)
и воскрешение сына вдовы Наинской (Лк. 7:11-16), но распространяется и на
другие чудеса: очищение прокаженного (Лк. 5:12-14 и паралл.), исцеление
Капернаумского расслабленного (Лк. 5:17-26 и паралл.), воскрешение дочери
Иаировой, уврачевание кровоточивой женщины (Лк. 7:41-56 и паралл.) и т. д.
Чудеса Христовы, это — дела любви. Возлагая служение на Двенадцать и облекая их
властью целить недуги (Лк. 9:1-2; ср. Мк. 8:7, 13, 30; Мф. 10:1, 8), Господь привлекает
и их к служению любви. Деятельная любовь проявляется не только в чудесах.
Принимая мытарей и грешников (Лк. 5:27-32 и паралл., 7:36-50), Господь принимал
их в любви. Таким образом, ударение на любви в нравственном учении Христовом
(ср. Лк. 6:27-36) получало приложение и в жизни — в делах любви. Галилейское
служение Христово может быть понимаемо, как предвосхищение Царства в делах
любви. Этим основным ударением галилейского служения Христова подтверждается
вышеизложенная характеристика благовестия Христова о Царстве Божием в первый,
галилейский, период Его служения. Имея ударение практическое, оно сосредоточено
на условиях стяжания Царства в исполнении закона любви.
Встает вопрос: останавливался ли
Господь в Своей ранней галилейской проповеди на откровении догматических
истин веры? Только что было указано, что в учении "блаженств" и в
толковании ветхозаветного закона всецелое служение Богу и исполнение Его закона
фактически совпадают. Это совпадение было поставлено в связь с двоякою
заповедью любви, в которой Господь видел средоточие закона. Тем самым, как тоже
было отмечено, заповедь любви, в единстве ее двоякого преломления, получает
догматическое основание, каковое и раскрывается в Ин. Но в том-то и дело, что
раскрытие этого догматического основания не относится к галилейскому служению
Христову. Оно было дано ученикам накануне Страстей в прощальной Беседе (Ин.
15), и даже двоякая заповедь любви, как условие спасения, встречается в
Евангелии не ранее пути Христова из Галилеи в Иерусалим. В Лк. 10:25-28 ее
приводит законник и, приводя, встречает сочувствие со стороны Господа. В Мф.
22:35-40 = Мк. 12:28-31 Сам Господь отвечает ею на вопрос книжника (законника
Мф.) о первой (или большей) заповеди в законе. Первый случай относится к пути
Христову из Галилеи в Иерусалим, второй — к последним дням в Иерусалиме
накануне Страстей. В Галилейской проповеди эта связь обеих заповедей, — иначе
говоря, догматическое основание практического учения, — только подразумевается.
Догматическое учение для галилейских масс было недоступно. Это ясно показывает
Беседа о Хлебе животном в Капернаумской синагоге. Беседа связана с насыщением
пяти тысяч в пустыне и имеет своим содержанием догматическую тайну Евхаристии.
Насыщение пяти тысяч встречается у всех четырех евангелистов (Мф. 14:14-22; Мк.
6:34-45; Лк. 9:11-17; Ин. 6:1-15). Беседу сохранил только Иоанн (6:25-71), и он
же свидетельствует о том соблазне, который она вызвала даже в среде учеников.
Факт Беседы доказывает, что Господь не вполне обходил догматические темы и в Своей
Галилейской проповеди. Отсутствие их в синоптическом предании может иметь
объяснение в непонимании слушателей. Но нельзя не отметить, что даже в Ин.
отчет о галилейском служении Христовом содержит, по преимуществу, повествование
о чудесах Христовых (4:43-54; 6:1-24; ср. 2:1-11), и только одну догматическую
беседу — о Хлебе животном (8:25-71). Конечно, для евангелиста и чудеса, при
всей их исторической непреложности, были внешними знаками, в которых
раскрывался глубокий внутренний смысл. Но сейчас нас интересует не толкование
факта, а факт, как таковой. Галилейское служение Христово отпечатлелось в
памяти Иоанна, как учение делом. Учение словом в догматическом — Иоанновском! —
смысле занимало в Галилее подчиненное место. Но недосказанное подразумевалось.
И это касается не только догматического основания двоякой заповеди любви.
Учение о Царстве предполагает,
во-первых, его исполнение в полноте эсхатологического [3] свершения и, во-вторых, явление Мессии. В
галилейской проповеди подразумевается и то и другое. На эсхатологических темах
Господь в галилейский период не останавливался, хотя о воскрешении верующих
"в последний день" Он и говорил в той же — оставшейся непонятною —
беседе о Хлебе животном (Ин. 6:39, 40, 44, 54). Эсхатологическое свершение есть
откровение иного бытия, преображение мира. В синоптической притче о закваске
(Лк. 13:20-21 = Мф. 13:33) Царство Божие понимается, как иное бытие: вскисшее
тесто качественно отличается от муки, в которую была вложена закваска. Правда,
притча о закваске, как и связанная с нею притча о зерне горчичном (Лк. 13:18-19
= Мф. 13:31-32; ср. Мк. 4:30-32), отнесена в хронологии Лк. к пути Христову из
Галилеи в Иерусалим. Однако, можно думать, что в сознании учеников притча о
закваске только прояснила то понимание Царства в его сверхмерной полноте, к
которому их приводил и опыт ранних галилейских дней. В системе Мф. учение делом
часто иллюстрирует учение словом. Наиболее яркий пример мы имеем в чудесах,
собранных в глл. 8-9 непосредственно после Нагорной проповеди. За приточным
учением о Царстве Небесном в гл. 13 также следуют в гл. 14 великие чудеса
насыщения пяти тысяч (стт. 14-22) и хождения по водам (23-34). В этих чудесах,
осуществляющих творение новой материи и преодоление нерушимых законов природы,
дано предвосхищение Царства, как явления иного бытия. Можно думать, что это
понимание чудес Мф. 14 не было единоличным открытием первого евангелиста. В Лк.,
когда двенадцать апостолов возвратились к Господу с отчетом о выполнении
возложенного на них поручения, Господь удалился с ними в пустыню, и в пустыне к
Нему притекли толпы народа (9:10-11). Поручение, возложенное на учеников,
состояло в проповеди Царства Божия (ср. ст. 2), и с народом, пришедшим к
Господу, Он говорил о Царстве Божием (11). Нельзя не отметить, что это и были
те самые пять тысяч, для которых Господь совершил умножение хлебов (12-17).
Связь между учением о Царстве и чудом насыщения — едва ли случайная. Можно
думать, что ученики ее почувствовали тотчас. В Евангелии она не подчеркнута. И,
тем не менее, учение о Царстве Божием, в полноте эсхатологического свершения,
как об ином бытии, несомненно, подразумевается в Галилейской проповеди Христовой.
Иное бытие, в исполнении Царства, есть то крещение Духом Святым и огнем —
переплавление в огне, - в котором Предтеча Иоанн пророчески постигал
Божественное дело Грядущего Мессии (Мф. 3:11 = Лк. 3:15).
- Если лучшие тексты Мк. 1:14 имеют: "Евангелие
Божие", а не "Евангелие Царствия Божия" (русский перевод),
то содержание Евангелия Божия, как Евангелия Царствия Божия, с
несомненностью вытекает из следующего (15) стиха и подтверждается такими
указаниями, как Лк.4: 43 и Мф. 4:17, 23 (= 9:35). ^
- В Мф. Царство Божие называется Царством небесным (3:2,
4:17, 5:3 и т. д.). Термин "Царство Божие" встречается в Мф.,
как исключение (напр., 19:24, ср. наше разночтение 6:33, где лучшие
рукописи не имеют при Царстве никакого определения). Это различие — чисто
терминологическое. Оно связано с иудейским характером Мф., о котором речь
будет ниже. В послепленную эпоху неизреченность священной тетраграммы (в
обычном условном произношении: Иегова, в научном, тоже небесспорном:
Ягве), которою обозначалось имя собственное Бога Израилева, повела к
замене ее описательными наименованиями, к числу которых принадлежало и
слово "небо". "Царство Небесное" есть не что иное, как
транскрипция Царства Божия в духе послепленного иудейства. ^
- "Эсхатология" (от греческого слова последний)
есть учение о "последних сроках", о грядущем явлении Господа
Иисуса Христа во славе, о конце нынешнего века и о начале будущего века.
