Иеромонах Серафим Роуз

Соблазн Восточных Учений

 

Монотеистические Религии

 

Бог один и тот же у нас и у нехристиан?

“Народы иудаизма и ислама и христиане... эти три разновидности идентичного монотеизма, говорят наиболее достоверными и древними, и, при этом, самыми смелыми и уверенными голосами. Почему же не может стать возможным, что имя одного и того же Бога, вместо непримиримой вражды, вело бы скорее ко взаимному уважению, взаимопониманию и мирскому сосуществованию? Почему бы упоминанию о том же Боге, том же Отце, без предубеждений в богословских дискуссиях, не привести нас однажды к открытию столь же очевидному, как и трудному — что мы все сыновья одного Отца, и что все мы, следовательно, братья?” (Папа Павел 1, Ла Круа (Вера), 11 августа 1970 г.).

В четверг 2 апреля 1970 года в Женеве произошла важнейшая религиозная манифестация. В рамках Второй конференции “Ассоциации Соединенных религий” представители десяти великих религий были приглашены на собрание в соборе Святого Петра. Это “общее моление” было основано на следующих мотивациях: “Верующие всех этих религий были приглашены, чтобы соучаствовать в поклонении одному и тому же Богу.” Давайте посмотрим, насколько это голословное утверждение обосновано в свете Священного Писания.

Для того чтобы объяснить суть дела, ограничим себя тремя религиями, которые исторически следовали одна за другой в таком порядке: иудаизм, христианство, ислам. Эти три религии, фактически, претендуют на общее происхождение: как почитателей Бога Авраамова. Так возникло широко распространенное мнение, что коль скоро мы все претендуем на происхождение от Авраама (иудеи и мусульмане по плоти, а христиане по духу), то у всех нас один Бог — Бог Авраама, а все три религии поклоняются (каждая по-своему, разумеется!) одному и тому же Богу! И этот единый Бог в некотором роде создает общую платформу для единения и “взаимопонимания,” и это призывает нас к “братским отношениям,” как подчеркнул великий раввин д-р Шафран, перефразируя псалом: “О, как отрадно видеть братьев, восседающих вместе.”

В такой перспективе очевидно, что Иисус Христос, Бог и Человек, Сын со-вечный Отцу и со-безначальный. Его Воплощение, Его Распятие, Его славное Воскресение и Его Второе страшное Пришествие — все это превратилось во второстепенные детали, которые не должны помешать нашему “братанию” с теми, кто считает Его “простым пророком” (по Корану) или “сыном проститутки” (по некоторым представлениям Талмуда)! Таким образом, мы поставили бы Иисуса из Назарета на один уровень с Магометом. Не знаю, какой христианин, заслуживающий этого имени, позволит своей совести такое допущение.

Можно было бы сказать, что в этих трех религиях, не касаясь прошлого, допустимо согласиться с тем, что Иисус Христос — Личность необыкновенная и исключительная, и что Он был послан Богом. Но ведь мы, христиане, допустив, что Иисус Христос — не Бог, уже не можем считать его ни “пророком,” ни “посланцем Божиим,” а только великим, ни с кем не сравнимым самозванцем, который провозгласил себя “Сыном Божиим,” приравняв себя этим к Богу! (Мк. 14:61-62). Согласно этому экуменическому решению на межконфессиональном уровне, Триединый Бог христиан — это то же самое, что и монотеизм иудаизма, ислама и старинного еретика Сабеллиуса, современных антитринитариев и некоторых сект иллюминатов. Тогда не было Трех Лиц в Едином Божестве, а было единое существо, для некоторых — меняющее одну за другой “маски” (Отец — Сын — Дух!). И мы все равно делали бы вид, что это один и тот же Бог!

Здесь кое-кто может наивно вступиться: “Но все же эти три религии имеют одну общую черту: все три исповедуют Бога Отца! Но с точки зрения святой Православной веры это нелепость. Мы всегда произносим: “Слава Святой, Единосущной Животворящей и Нераздельной Троице.” Как мы можем разделить Отца и Сына, когда Иисус Христос утверждает: “Я и Отец одно” (Ин. 10:30); и св. Иоанн — апостол, евангелист, богослов, апостол любви — ясно говорит: “Всякий отвергающий Сына не имеет и Отца” (1 Ин. 2:23). Но если бы и все три религии назвали Бога Отцом — кому же Он истинный Отец? Для евреев и мусульман Он — Отец людей в плане творения; а для нас, христиан, Он Отец Господа нашего Иисуса Христа через усыновление (Еф. 1:4-5) в плане искупления. Какое же тогда сходство между Божественным Отцовством в христианстве и в других религиях? Другие могут сказать: “Но все равно, Авраам поклонялся истинному Богу; и евреи через Исаака, а мусульмане через Агарь являются потомками этого верного поклонника Бога.” Здесь нужно разъяснить несколько подробностей: Авраам отнюдь не поклонялся Богу в форме безличного монотеизма иных религий, но в форме Святой Троицы. Мы читаем в Священном Писании: “И явился ему Господь у дубравы Маире... и он поклонился до земли” (Быт. 18:1,2). В какой форме был Бог, Которому поклонялся Авраам? В безличной форме или в виде Триединого Божества? Мы, православные христиане, с благоговением произносим этот текст Ветхого Завета о явлении Святой Троицы в день Пятидесятницы, когда мы украшаем наши храмы ветвями, символизирующими древние дубы, и когда мы прославляем среди них икону Трех ангелов так же, как наш отец Авраам прославлял их! Происхождение от Авраама по плоти было бы для нас бесполезно, если бы мы не были возрождены водами крещения в веру Авраамову. А вера Авраамова была вера в Иисуса Христа, как сказал Сам Господь: “Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался” (Ин. 8:56).

Такова же была и вера пророка царя Давида, который слышал, как Небесный Царь говорит о Своем Единородном Сыне: “Сказал Господь Господу моему” (Пс. 109:1; Деян. 2:34). Такова же была и вера трех отроков в печи огненной, откуда они были спасены Сыном Божиим (Дан. 3:20), и святого пророка Даниила, который имел видение двойной природы Иисуса Христа в таинстве Воплощения, когда Сын человеческий пришел в начале дней наших (Дан. 7:13). Вот почему Господь, обращаясь к потомству Авраама (биологически неоспоримому), говорит: “Если бы вы были дети Авраама, то дела Авраамовы делали бы” (Ин. 8:39) — а дела эти в том, “чтобы веровали в Того, Кого Он послал” (Ин. 6:29).

Кто же тогда потомство Авраама? Сыны Исаака, по плоти, или сыны Агари Египтянки? Исаак или Измаил — потомок Авраама? Чему нас учит Священное Писание устами божественного апостола? Что Аврааму были даны обетования и семени его. Не сказано: и потомкам, как бы о многих, но как бы об одном: и семени твоему, которое есть “Христос” (Гал. 3:16). — “Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники” (Гал. 3:29). Значит, в Иисусе Христе Авраам сделался “отцом множества народов” (Быт. 17:5; Рим. 4:17). После таких обетований и таких подтверждений — какое имеет значение плотское происхождение от Авраама? По Св. Писанию, Исаак считался семенем и потомком, но только как образ Иисуса Христа. В противоположность Измаилу, сыну Агари (Быт. 16:1 и след.), Исаак был рожден свободным, через чудо, от бесплодной матери, в старости и против законов природы, сходно с нашим Спасителем, который был чудом рожден от Девы. Он взошел на гору Мориа так же, как Иисус взошел на Голгофу, неся на своих плечах жертвенный Крест; Ангел спас Исаака от смерти, так же как Ангел отвалил камень, чтобы показать нам, что гробница пуста, что Воскресшего там больше нет. В час молитвы Исаак встретил на равнине Ревекку и ввел ее в шатер матери своей Сарры, так же, как Иисус встретил Церковь Свою на облаках, чтобы привести ее в небесные чертоги, в Новый Иерусалим, в желанную обетованную землю.

НЕТ! У нас вовсе не тот же самый Бог, как у нехристиан! Непременное условие познания Отца есть Сын: “Видевший Меня видел Отца; никто не приходит к Отцу, как только через Меня” (Ин. 15:6, 9). Наш Бог — Бог Воплощенный, “что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши” (Ин. 1:2). “Невещественное стало вещественным ради нашего спасения, — как говорит св. Иоанн Дамаскин, — и Он проявил Себя в нас.” Но когда же Он проявил Себя среди современных иудеев и мусульман, чтобы мы могли предположить, что они знают Бога? Если у них есть знание Бога, кроме Иисуса Христа, значит Христос воплотился, умер и воскрес напрасно!

Нет, они не знают Отца. У них есть представления (концепции) о Боге; но каждое представление о Боге есть идол, потому что представление — это продукт нашего воображения, сотворение Бога по нашему образу и подобию. Для нас, христиан, Бог — “непредставимый, непостижимый, неописанный и невещественный,” — как говорит св. Василий Великий. Для нашего спасения Он стал доступен пониманию, описанию и стал естественным в Таинстве Воплощения Своего Сына. Слава Ему во веки веков. Аминь. Вот почему св. Киприан Карфагенский утверждает, что тот, кто не знает Церкви, как матери, не знает Бога, как Отца!

Да сохранит вас Господь от отступничества и от пришествия Антихриста, предвестия которого умножаются день ото дня. Да сохранит Он нас от великой напасти, которую даже избранные не смогут вынести без Милости Того, Кто сократит эти дни. И да сохранит Он нас, “малое стадо,” “оставленных по избранничеству благодати,” чтобы мы, как Авраам, могли радоваться свету Лица Его, молитвами Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии, всех небесных сил, множества свидетелей, пророков, мучеников, иерархов, евангелистов и исповедников, которые сохранили верность до самой смерти, кто пролил кровь свою за Христа, кто возродил нас по Завету Иисуса Христа в водах Крещения. Мы — их сыновья — немощные, грешные и недостойные, конечно, — мы не станем простирать свои руки к чужому богу! Аминь.

О. Василий Саккас

5 апреля 1970 г.

(Ля фуа трансмиз).

Сила Языческих Богов

Нападение индуизма на христианство

“Ибо все боги народов — идолы” (Пс. 95:5).

В этой статье отражены переживания женщины, которая, посещая старшие классы школы в католическом монастыре, двадцать лет занималась практическим индуизмом, пока, наконец, по милости Божией, не обратилась в Православную веру, обретя завершение своих исканий в Русской церкви вне России. В данное время она живет на западном побережье. Пусть ее слова откроют глаза тех православных христиан, которые могут впасть в искушение и последовать за теми слепыми “либеральными” богословами, которые теперь появляются даже в Православной Церкви, и которые в ответ на нападение нео-язычества на Церковь Христову вступают в “диалог” с его волхвами и вместе с ними преклоняются перед подлинными божествами язычников.

Соблазны индуизма

Мне было всего шестнадцать лет, когда два события предопределили мою будущую жизнь. Я пришла в доминиканский католический монастырь в Сан-Рафаэль (Калифорния) и впервые встретилась с христианством. В том же году я встретилась с индуизмом в лице индуистского монаха, Свами, который вскоре стал моим гуру, или учителем. Началась битва, но мне не суждено было понять это в течение двадцати лет.

В монастыре меня учили основным истинам христианства. Здесь была сила для немощных и западня для гордых. Справедливо писал св. Ап. Иаков: “Бог гордым противится, а смиренным дает благодать” (Иак. 4:6). А как же я была горда! — я не хотела признать первородный грех и не хотела верить в ад. И у меня было много, много доводов в доказательство своей правоты. Одна из сестер, обладавшая великим милосердием, дала мне намек, сказав: “Молись о даре веры” — но мне казалось унизительным молить кого бы то ни было о чем бы то ни было. Лишь много позднее я вспомнила ее слова. Многие годы спустя зерно христианской веры, зароненное мне в душу, взошло среди бескрайнего моря отчаяния.

В свое время книги, которые я привезла в монастырь в простых гладких обложках, были обнаружены. Такие книги, как Бхагавадгита, Упанишады, Ведантасара, Аштаватра Самхита... Моя тайна частично была разоблачена, но особых разговоров это не вызвало. Сестры считали, что это пройдет, как проходят многие умствования молодых девушек. Но одна смелая монахиня сказала мне правду. Эта истина в наши дни не очень популярна, и ее редко приходится слышать. Она сказала мне, что я попаду в ад, если умру индуисткой, после того, как познала истину христианства. Святой апостол Петр высказал это так: “Ибо, кто кем побежден, тот тому и раб. Ибо, если, избегнув скверн мира через познание Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, опять запутывается в них и побеждается ими, то последнее бывает для таковых хуже первого. Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди” (2 Пет. 2:19-21). Как я презирала эту сестру за ее ханжество! Но будь она жива сегодня, я поблагодарила бы ее от всего сердца. Слова, которые она мне сказала, внедрились в мое сердце, как это свойственно правдивым словам, и им суждено было в конце концов, привести меня к полноте святого Православия.

Я получила в монастыре нужную вещь — веру, и однажды мне предстояло использовать ее, чтобы доказать, что индуизм — фальшивка.

Положение дел не так уж изменилось с тех пор, как я была в школе. То, что было единичным случаем заболевания индуизмом, переросло в эпидемию. Теперь необходимо владеть полным пониманием индуистской догматики, чтобы спасти молодых христиан от духовного самоубийства при столкновении с восточными религиями.

Заманчивость индуизма играет всеми оттенками спектра: там есть все соблазнительное для любого чувства, привлекательное для любой слабости, но особенно — для гордыни. И я, будучи чрезвычайно гордой, даже в шестнадцать лет, пала жертвой именно этих приманок. Я не могла разрешить проблемы первородного греха, ада и вечных мук. До приезда в монастырь я их вообще не принимала всерьез. Тогда Свами дал мне “интеллектуально удовлетворительные” альтернативы для каждой христианской догмы. Ад, как оказалось, представлял собой только временное состояние души, навлеченное нашей собственной дурной кармой (прошлыми деяниями) в этой или в прошлой жизни. И, разумеется, конечная причина не могла иметь бесконечных последствий. Первородный грех был чудесным образом превращен в Первородную Божественность. Это было мое природное право, и ничто, что бы я ни сделала, не могло отменить этого великолепного исхода. Я была божественна, я была бог: “Бесконечный сновидец, видящий конечные сны.”

Что же касается проблемы мук, индуистская философия, известная под названием Веданты, дает поистине элегантную философскую систему, которая расправляется с этим вопросом. В двух словах, боль — это майя, или иллюзия. Она в реальности не существует, — и, более того, Адвайта может доказать это.

В другой области индуизм опирается на вполне естественное заблуждение, что человек может стать совершеннее через обучение (в их терминологии — система гуру) и через “эволюцию” (постоянное прогрессивное развитие человека в духовном плане). Доказательства приводятся с точки зрения относительности культуры; эта точка зрения стала настолько почитаемой в наше время, что считается поистине грехом (среди тех, кто не верит в грех) сомневаться в относительности чего бы то ни было. Что может быть разумнее, чем то, что разные нации и народы поклоняются Богу по-разному? Бог, в конце концов — всегда Бог, и разные формы поклонения ведут лишь к общему религиозному “обогащению.”

Но, может быть, главное — самое убедительное и привлекательное — доказательство — прагматизм. Вся философская конструкция индуизма опирается на практические религиозные инструкции, которые ученик получает от своего гуру. Ученик должен при посредстве этих практических упражнений на собственном опыте убедиться в истинности философии. Ничто не должно быть принято на веру. И, вопреки общему представлению, там нет никаких тайн — только громадное количество эзотерических знаний — так что попросту нет никакой надобности в вере. Вам говорят: “Попробуйте, и убедитесь, что это действует.” Такой прагматический подход в высшей степени соблазнителен для западного склада ума. Он кажется таким “научным”! Но почти каждый ученик сразу же впадает в некую прагматическую ошибку: если упражнения действуют (а они действуют), он верит, что система верна, и, соответственно, доброкачественно. Но это, разумеется, не вытекает одно из другого. Единственное, что можно утверждать, это: если они действуют, значит, они действуют. Но при условии, что ошибка сделана, вы можете понять, какая малая толика психического опыта может стать для несчастного ученика убедительной.

Это приводит меня к тому последнему соблазну, который я упомяну — это “духовные опыты.” Они по происхождению психические и (или) дьявольские наваждения. Но кто из практикующих имеет хоть какое-нибудь средство отличить заблуждение от истинного духовного переживания? У них нет меры вещей. Не подумайте, что то, что они видят, слышат, обоняют и осязают в этих опытах — всего-навсего простое умственное заблуждение. Это не так. Это то, что наши православные называют прелестью. Это очень важное слово, потому что оно точно характеризует состояние, в котором пребывает человек, переживающий индуистские “духовные опыты.” В английском языке нет точного перевода слова “прелесть.” Оно охватывает все виды ложных духовных опытов: от простой иллюзии и обмана до настоящей одержимости. В каждом случае подделка принимается за истину, и общим результатом всего этого является раздувание гордыни. Теплое, приятное ощущение собственной особой значительности охватывает человека, находящегося в прелести, и оно вознаграждает его за все его аскетические подвиги и страдания.

В своем первом послании св. Иоанн предостерегает ранних христиан: “Возлюбленные, не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они.” (1 Ин. 4:1).

Святой Григорий Синайский не забывал предостерегать своих монахов от опасности этих опытов: “Повсюду, вокруг начинающих и своевольных, бесы расстилают сети помыслов и губительных измышлений и копают рвы, чтобы ввергнуть их в оные.” Монах спросил его: “Что должно делать человеку, когда бес принимает вид ангела света и прельщает человека? Святой отвечал: “Для этого человек имеет нужду в большой рассудительности, чтобы распознать различие добра и зла. Итак, не увлекайся скоро по легкомыслию тем, что представляется, но будь тяжел (непоспешен) и с большим испытанием доброе принимай, а худое отвергай. Всегда должен ты испытывать и рассматривать всякую мысль, а потом верить. Ведай, что действие благодати — явно, и бес, хотя преобразуется, подавать их не может, именно — ни кротости, ни приветливости, ни смирения, ни отвращения от греховного мира, ни пресечения похоти и страсти, — как суть действия благодати. Бесовские же действа суть — надмение, высокоумие, устрашение и всякое зло. По таким действиям можешь распознать, от Бога ли воссиявший в душе твоей свет или от сатаны. Фридакс видом похож на горчицу, и уксус цветом похож на вино, но при вкушении их гортань распознает и определяет различие каждой из сих вещей. Так и душа, если имеет рассуждение, умным чувством может распознать дары Духа Святого и призрачные мечтания сатаны.”

Сбитый с пути и полный гордыни искатель духовных истин более всего подвержен прелести. И долгий, устойчивый успех индуизма в очень большой мере обязан этому ложному мистицизму. И как он соблазнителен для молодых людей, употребляющих наркотики, которым уже знакомы опыты подобного рода! Последние несколько лет стали свидетелями процветания и распространения Свами. Они ловят возможность приобрести славу и богатство на этом черном рынке. И они ее не упускают.

Война догматов

Сегодняшнее христианство претерпевает нападки от врага, который невидим для верующих. И если бы этот враг мог, он поразил бы христианство до самого сердца, прежде чем назвать свое имя.

Когда в середине столетия в этой стране были основаны общества по изучению Веданты, то первые усилия были направлены на то, чтобы доказать, что нет никакой реальной разницы между индуизмом и христианством. Между ними не только не было никаких разногласий, но добрый христианин должен был стать еще лучшим христианином, изучая и практикуя Веданту: он мог познать истинное христианство.

В ранних лекциях Свами пытались показать, что идеи, присущие только христианству — Логос и Крест — ведут свое происхождение из Индии. А те идеи, которые, как кажется, присущи только индуизму — перевоплощение, переселение душ и самадхи (или транс) — можно найти и в христианских писаниях — при условии правильного истолкования.

На подобные приманки попались многие искренние, но введенные в заблуждение христиане. На ранней стадии учение, было направлено против того, что можно было назвать “сектантскими догмами,” и за так называемую научную религию, основанную на сравнительном изучении всех религий. В самом начале подчеркивалось всегда одно: никакой разницы не существует. Все есть Одно. Все различия поверхностны; это кажущиеся или относительные различия, а не реальные. Все это становится ясным из опубликованных около 1900 года лекций. И сегодня мы находимся в серьезной опасности именно потому, что тогдашние усилия увенчались успехом.

Дело в том, что в просторечии “догма” — термин, произносимый с оттенком презрения. Но это презрение не могло зародится у тех, кто знает, что речь идет о самом драгоценном наследии Церкви. Однако, коль скоро такая недобрая связь закрепилась, робкие люди, которые никогда не хотят быть причисленными к чему-то непопулярному, начали говорить о “застывшей догме,” что совершенно излишне, но выдает неодобрение. Так что это отношение было незаметно насаждено “свободомыслящими критиками,” которые или не знают, что в догмах заключена сама суть христианства, или попросту не очень одобряют само христианство.

Последовавшая в результате этого склонность многих христиан отступать, как только их обвинят в приверженности к догмам, оказала немалую помощь индуистам. И эта помощь изнутри имела свои стратегические преимущества.

Совершенно непостижимо, сколь немногие видят, что сама та сила, которая должна опровергнуть христианские догматы ни что иное, как противопоставленная ей система догм. И они не могут ни смешаться, ни “обогатить” одна другую, так как они по природе своей противоположны.

Если христиане дадут себя уговорить отбросить (или, что тактически более хитроумно, изменить) свои догматы в соответствии с требованиями более “современного” или “вселенского” христианства, они теряют все, потому что все, что почитают христиане или индуисты, непосредственно вытекает из их догматов. А индуистские догматы — прямое отрицание христианских догматов. Это ведет к потрясающему заключению: то, что христиане считают злом, индуисты считают добром, и наоборот: то, что индуисты считают злом, христиане считают добром.

Реальная борьба заключается вот в чем: самый страшный грех для христианина — есть самое высшее осуществление добра для индуиста. Христиане всегда признавали гордыню главным грехом, источником всех остальных грехов. Прототипом этого становится сатана, который говорит: “Я вознесусь на небо, я воздвигну свой престол превыше звезд Бога. Я вознесусь выше облаков; я стану равным Всевышнему” (Ис. 14:14). На более низком уровне именно гордыня обращает все достоинства человека в пороки. А для индуиста вообще, а для адвайтиста или ведантиста в особенности, единственный “грех” — это неверие в то, что ты сам и Человечество — и есть Сам Бог. По словам Свами Вивекананды (который был первым из современных проповедников Веданты): “Вы еще не понимаете Индии! Мы, индийцы — в конечном счете человекопоклонники. Наш Бог — это Человек! Доктрина мукти, или спасения, заключается в следующем: “Человек должен стать Божественным через осуществление Божественного.”

Из всего этого можно видеть, что догматы индуизма и христианства, поставленные лицом к лицу, отрицают взаимно друг друга во всем, что касается природы Бога, природы человека и смысла человеческого существования.

Но если христиане согласятся с утверждениями индуистских пропагандистов, что нет никакой борьбы идей, что различия между индуизмом и христианством только кажущиеся, а не реальные — тогда индуистские идеи получат свободный доступ в души христиан, выигрывая войну без сражения. И конечный результат этой войны поистине устрашает: развращающая сила индуизма непомерна. Как это было со мной несмотря на здоровую основу, заложенную в монастыре, двадцать лет занятий индуизмом привели меня к самому порогу поклонения злу. Дело в том, что в Индии “Бог” почитается и как Зло, в лице богини Кали. Но об этом я буду говорить в следующем разделе — об индуистских обрядах.

И этот конец ждет всякого, кто отрекся от христианских догматов. Я утверждаю это по собственному опыту, потому что я поклонялась богине Кали в Индии, и у себя на родине. И она, по сути, сатана, не станет шутить. Если вы низвергаете Бога живого, престол Его не останется пуст.

Индуистские Святилища и Обряды

В 1956 году я проводила полевые работы среди охотников за черепами на Филиппинах. Меня интересовала примитивная религия — особенно в так называемых “неокультуренных” районах — там, где было меньше всего миссионеров. Когда я приехала в Ифугао (это название племени), я не верила в черную магию; уезжая, я в нее верила. Жрец (мунбаки) племени Ифугао, по имени Талупа, стал моим лучшим другом и информатором. Со временем я узнала, что он славится своим мастерством в черной магии. Он взял меня с собой на baki — церемонию ритуалистической магии, которая происходит почти в каждую ночь в сезон уборки урожая. Человек двенадцать жрецов собрались в хижине и провели ночь, вызывая духов божеств и предков, напиваясь рисовой водкой и принося жертвы перед двумя небольшими идолами, называемыми булол. Их омывали кровью цыплят, которую прежде чем намазать на идолов, сливали в блюдо и использовали для предсказания будущего. В крови учитывались размер и количество пузырьков, время, которое требовалось для свертывания; цвет и форма внутренних органов цыпленка также давали им сведения о будущем. И каждую ночь я старательно делала записи. Но это было только начало. Я не стану подробно рассказывать о магии Ифугао; достаточно сказать, что ко времени отъезда я наблюдала такое множество разнообразных сверхъестественных явлений, что найти для них какое бы то ни было научное объяснение практически невозможно. Если я и была предрасположена верить во что-нибудь, когда я туда приехала, то это было одно — что магию можно объяснить вполне естественными причинами. Но вот факты: я покинула Ифугао, потому что увидела, что их ритуалы не только действуют — но что они подействовали на меня — по крайней мере дважды.

Я говорю все это для того, чтобы мои слова об индуистских обрядах и святилищах не казались невероятными, — чтобы их не сочли продуктом “разгоряченного воображения.”

Через одиннадцать лет после экспедиции в Ифугао я совершила паломничество в пещеру Амарны, в глубине Гималаев. Индуистские предания считают это место самым священным из святилищ Шивы, где он является верующим и осыпает их дарами. Это было долгое и трудное путешествие через Махагуна, перевал на высоте 14000 футов, пересекая ледник, так что было вполне достаточно времени, чтобы мысленно поклоняться ему в пути, тем более что мальчик, который вел вьючную лошадь, не говорил по-английски, а я не знала хинди. На этот раз я была предрасположена верить в то, что бог, которому я поклонялась долгие годы, милостиво явится ко мне.

Изображение Шивы в пещере само по себе — чудо: это ледяная статуя, сформированная посадочной водой. Она прибывает и убывает вместе с луной. В полнолуние это природное изваяние достигает потолка пещеры — около 15 футов — а к новолунию от него почти ничего не остается. Насколько мне известно, никто не объяснил это явление. Я приближалась к пещере в благоприятное время, когда изваяние было самым полным. Вскоре мне предстояло воздать почести своему божеству, поднеся ему зеленый кокосовый орех, благовония, красные и белые лоскутки материи, орехи, изюм и сахар — все предписываемые ритуалом подношения. Я вошла в пещеру со слезами благоговения. Трудно описать то, что произошло. Это место вибрировало — точно так же, как хижина Ифугао в полном разгаре баки. Потрясенная неизъяснимой нечистотой этого места, я выбежала, едва сдерживая тошноту, не дождавшись, пока жрец закончит преподнесение моих подношений громадному ледяному идолу.

Фасад индуизма дал трещину, когда я взошла в пещеру Шивы, и прошло еще некоторое время, пока я совсем не освободилась. В этот промежуток времени я искала хоть что-либо чтобы поддержать падающее строение, но не нашла ничего. Оглядываясь назад, я вижу, как часто мы знаем, что нечто на самом деле дурно, задолго до того, как можем полностью в это поверить. Это относится к индуистским “духовным обрядам,” в той же степени и к так называемым “святым местам.”

Когда ученик получает посвящение у своего гуру, он получает санскритскую мантру (личную магическую формулу) и индивидуальные религиозные обряды. Все они исключительно эзотерические и существуют только в устной традиции. В печати вы их не найдете, и вряд ли узнаете от посвященного, так как существуют строжайшие запреты, которые налагаются, чтобы сохранить тайну. По сути дела гуру предлагает ученику проверить философию своим собственным опытом. Дело в том, что эти ритуалы и вправду действуют. Ученик может получить силы, или “сиддхи.” Это такие способности, как чтение мыслей, силы исцелять или убивать, материализовать предметы, предсказывать будущее и так далее — полный набор смертельно-опасных психических трюков для гостиной. Но что еще хуже, он непременно впадает в состояние прелести, в котором принимает наваждение за реальность. Он переживает “духовные опыты,” полные безграничного блаженства и покоя. Его посещают видения божеств и света. (Вспомним, что сам сатана может являться в виде ангела света). Говоря “наваждение,” я не отрицаю, что он переживает эти ощущения в действительности, я просто хочу сказать, что они не от Бога. Разумеется, есть философские представления, которые оправдывают любое переживание, так что практика и теория поддерживают друг друга и вся система становится весьма прочной.

Собственно говоря, индуизм — это не столько интеллектуальный поиск, как практическая система, и эта практика в прямом смысле слова — черная магия. Иначе говоря, если вы делаете “Х,” вы получаете “У” — простой договор. Но эти условия — неписаные условия, а ученик очень редко спрашивает, откуда происходят его переживания и кто отпускает их ему в кредит — в форме сил и “прекрасных” переживаний. Это классическая фаустовская ситуация, но только практикующий не знает одного: что ему придется расплачиваться ценой своей бессмертной души.

Существует широкий набор практических упражнений, подходящих к любому темпераменту. Избранное божество может иметь форму — бог или богиня, может и не иметь формы — Абсолютный Брахман. Отношения с избранным Идеалом также варьируют: это может быть позиция ребенка, матери, отца, друга, возлюбленного, слуги или, как в Адваита Веданте, “отношение” — это отождествление. Во время посвящения гуру дает своему ученику мантру, и это определяет тот путь, которым он будет следовать, и упражнения, которые он будет делать. Гуру предписывает также и то, как ученик должен вести себя в повседневной жизни. В Веданте (или монистической системе) одинокие ученики не должны вступать в брак: все их силы должны быть направлены на успех в практических упражнениях. Серьезный ученик также не ест мяса, так как мясо снижает остроту восприятия. Гуру буквально почитается, как само божество: для ученика он — спаситель.

В основном, множество “духовных” упражнений сводится к немногим практическим основам. Я коснусь их только вкратце.

Во-первых идолопоклонство. Это может быть поклонение изваянию или изображению, с приношениями в виде светильников, камфоры, благовонных курений, воды и сластей. Статуэтку могут обмахивать хвостом яка, купать, одевать и укладывать в постель. Это кажется детской игрой, но было бы неразумно недооценивать психические ощущения, которые это может возбудить. Ведантское идолопоклонство принимает форму самопоклонения — мысленного или деятельного, со всеми ритуальными подтверждениями. Широко распространенное в Индии выражение характеризует это самопоклонение. Оно звучит так: “Со Хам, Со Хам,” то есть: “Я — это Он, Я — это Он.”

Затем это Джапа, или повторение санскритской мантры данной ученику при посвящении. По сути дела, это повторение магической формулы (заклинания).

Пранаяма представляет собой дыхательные упражнения в сочетании с Джапа. Есть и другие практические упражнения, относящиеся к Тантре, или поклонению Богу, как Матери, женскому началу, силе, энергии, эволюционному и действенному. О них упоминают, как о пяти “М.” Они крайне порочны и отвратительны, так что я не буду говорить о них. Но они тоже проникли в Америку. Свами Вивекананда описывал этот вид индуизма заодно с Ведантой. Он говорил: “Я поклоняюсь Ужасающей! Ошибочно полагать, что всеми людьми движет только тяга к наслаждению. Столь же многие имеют врожденную тягу к мукам. Будем же поклоняться Ужасу ради него самого. Немногие дерзали поклоняться Смерти или Кали! Будем же поклоняться Смерти!” Вот еще слова Свами о богине Кали: “Есть еще кое-кто, кто смеется над существованием Кали. Но ведь сегодня она здесь в толпе. Люди вне себя от страха, и солдаты призваны сеять смерть. Кто может утверждать, что Бог не может проявлять себя в виде Зла, как и в виде Добра? Но только индуист осмеливается поклоняться Ему, как Злу.” Очень немногие, даже среди тех, кому так хочется вступить в “диалог” с восточными религиями и утвердить общую единую религиозную основу с ними, имеют сколько-нибудь четкое представление о языческих и религиозных обрядах и верованиях, от тирании которых человечество было спасено благим и легким бременем Христа. Богиню Кали, как одно из самых популярных божеств индуизма, изображают среди необузданного кровопролития и резни, с ожерельем из черепов и отрубленных голов, с высунутым языком, жаждущим еще крови; в индуистских храмах ее ублажают кровавыми жертвами, убивая козлов (Свами Вивекананда оправдывает это: “Почему бы и не пролить немного крови для полноты картины?”). О ней Свами Вивеканзнда, как сообщает его ученица “сестра Виведита,” говорил далее: ” Я верю, что она руководит мною в каждом малом действии, и делает со мной все, что ей угодно”; ежеминутно он чувствовал ее присутствие, как будто она находилась с ним в одной комнате. Он заклинал ее: “Приди, о Мать, приди! ибо имя твое — Ужас,” и его религиозным идеалом было “слиться с Ужасной воедино навсегда.” Должно ли, как пытается убедить нас митрополит Георгий Кодре, считать это примером “истинно духовной жизни некрещеных,” частью тех “духовных богатств,” которые нам надлежит перенять у нехристианских религий? Может быть, это, скорее, доказательство слов из Псалма: Боги язычников — это демоны?” (Пс. 95:5).

Очень жаль, что эта целенаправленная деятельность зла практикуется с твердой уверенностью, что это — добро. Но спасение, которого тщетно добиваются путем напряженного само-понуждения в индуизме, может быть даровано только Богом.

Обращение Запада

В 1893 году в Парламенте Религий в Чикаго появился никому не известный монах-индуист. Это был Свами Вивекананда, о котором я уже говорила. Он произвел ошеломляющее впечатление на всех, кто его слушал, как своим видом — в тюрбане и одеждах оранжевого и алого цвета, так и тем, что он говорил. Светское общество Востока и Нью-Йорка немедленно сделало его своим “львом.” Гарвардские философы поддались общему настроению. Не много времени прошло, как он сплотил прочное ядро учеников, поддержавших его грандиозную мечту: обращение западного мира в индуизм, а более конкретно — в учение Веданты (или мистического индуизма). В крупных городах Америки и Европы были организованы Общества Веданты. Но эти центры были только частью его задачи. Более важно было влить ведантские идеи в кровеносную систему академического мышления. Целью было широкое распространение идей. Для Вивекананды было не важно, завоюет ли авторитет учение индуизма: главное было, чтобы содержание Веданты стало известно всем и каждому. Он часто повторял: “Стучитесь в каждую дверь. Твердите каждому, что он Божественен.” До сего дня отрывки его учения публикуются в дешевых изданиях, которые можно найти в любой книжной лавке — и это учение несут Олдос Хаксли, Кристофер Ишервуд, Соммерсет Моэм и даже Томас Мэртон.

Разумеется, Томас Мэртон представлял особую угрозу для христиан, так как он выставлял себя созерцательным христианским монахом, и его труды уже подорвали жизненно-важные основы католицизма — его монашество. Незадолго до своей смерти отец Мэртон написал хвалебное предисловие к новому переводу Бхагаватгиты, этого духовного учебника всех индуистов, и одного из краеугольных камней монизма, или Адваита Веданты. Следует напомнить, что Гита противоречит почти всем существенным учениям христианства. Его книга , “Учителя дзен-буддизма,” опубликованная посмертно, также заслуживает упоминания, так как весь этот труд основан на коварной ошибке: на допущении, что все так называемые “мистические опыты” в любой религии — достоверны. Ему-то , следовало бы знать, что это не так. Против этого громко и недвусмысленно предостерегает и Священное Писание, и Святые Отцы.

Я знаю сегодня один католический монастырь, где монахи-затворники экспериментируют с религиозными упражнениями индуизма. Их обучал индус, который стал католическим священником. Я думаю, что если бы почва не была подготовлена, подобное не могло бы случиться. Но в конце концов это и было целью появления Вивекананды на Западе: подготовить почву.

Смысл Веданты, сообщенной Вивеканандой, достаточно прост. Она выглядит более сложной, чем есть на самом деле, благодаря различным украшениям: завораживающему санскритскому жаргону и тонким философским хитросплетениям. Смысл этот заключается, главным образом, вот в чем: все религии истинны, но Веданта — это самая высшая истина. Различия кроются лишь в “уровнях истинности.” Как говорил Вивекананда: “Человек не идет от заблуждения к истине, а поднимается от истины к истине, от истины, которая ниже, к истине, которая находится выше. Сегодняшняя материя — дух будущего. Сегодняшний червь — завтрашний бог.” Вся Веданта зиждется на этом: что человек есть бог. Так что спасение человека — дело рук самого человека. Вивекананда выразил это так: “Кто может придти на помощь Бесконечному? Даже рука, протянутая тебе из тьмы, должна быть твоею собственной рукой.”

Вивекананда был достаточно предусмотрителен, чтобы понять, что Веданта в чистом виде, так сказать, с подачи, не увлечет за собой христиан. А вот “уровни истины” представляют собой хороший мост к полному экуменизму, где нет никаких конфликтов, потому что все правы. Так сказал сам Свами: “Коль скоро одна религия истинна, и все остальные должны быть тоже истинны. Так что вера индуизма настолько же ваша, как и моя. Мы, индуисты не просто терпим, мы обьединяемся с каждой религией, молясь в мечети с мусульманином, поклоняясь огню с зороастрийцем, преклоняя колени перед крестом — с христианином. Мы знаем, что все религии, от самого низкого фетишизма до самого высокого поклонения Абсолюту, — это всего-навсего различные попытки человеческой души постигнуть и осознать Бесконечное. Так что мы собираем все эти цветы, и, связав их вместе нитью любви, создаем из них дивный букет поклонения.”

И тем не менее все религии оказывались только ступенями к одной, наивысшей религии — Адваита Веданте. Он особенно презрительно относился к христианству, которое в лучшем случае считал “низкой” истиной — дуалистической истиной. В частной беседе он заметил, что только трус подставляет другую щеку. Но что бы он ни говорил о других религиях, он возвращался к необходимости Адваита Веданты. “Искусство, наука и религия — говорил он, — это только лишь три различных способа выражения единственной истины и чтобы понять это, нам нужна теория Адваиты.”

Привлекательность этого для сегодняшней молодежи несомненна. Веданта провозглашает полную свободу для каждой души быть самой собой. Она отвергает какое бы то ни было различие между священным и мирским: это только разные способы выражения единственной истины. И единственная цель религии — угодить прихотям любого темперамента: дать бога и обряды, подходящие для каждого. Одним словом, религия в том, чтобы “делать свое собственное дело.”

Все это может показаться несколько надуманным. Но Вивекананда хорошо сделал свое дело. Я покажу теперь, насколько успешно он втолковал эти индуистские идеи римскому католицизму, где его успех был особенно разительным.

Свами Вивекананда впервые прибыл в Америку как представитель индуизма в Парламенте Религий в 1893 году. В 1968 году была 75-я годовщина этого события, и к этой дате был приурочен Симпозиум Религий, организованный Чикагским Обществом Веданты имени Вивекананды. Римский католицизм представлял доминиканский богослов из университета Павла, отец Роберт Кэмбл. Свами Бхашьянанда открыл собрание, прочитав послания с пожеланиями добра от трех выдающихся деятелей. Второе было от американского кардинала.

Отец Кэмбл открыл послеобеденное заседание беседой о конфликте традиционализма и модернизма в современном католицизме. Он сказал: “Проводившиеся в моем университете опросы студентов-католиков доказали, что за последние пять-шесть лет наблюдается заметный сдвиг в сторону либеральных взглядов. Я знаю, что великий Свами Вивекананда сам одобрил бы большинство тенденций в направлении либерального христианства.” А вот о чем отец Кэмбл, как видно, и не догадывался — что упомянутые им модернистские доктрины не имеют ничего общего с христианством, что это самая простая и чистейшая философия Веданты. Так что не может быть и речи о неправильном толковании, я буду цитировать высказывания отца Кэмбла о модернистской интерпретации пяти статей в том виде, в каком они появились в трех интернациональных газетах: Бхарата, издаваемой в Калькутте, Веданта Кешери, издаваемой в Мадрасе, и “Веданта и Запад,” издаваемой в Лондоне.

О доктринах: “Истина — вещь относительная. Эти доктрины и догмы (т.е. природа Бога, как должен жить человек, загробная жизнь) не застывшие истины, они меняются и мы подходим к тому пункту, когда мы отрицаем некоторые вещи, которые мы прежде утверждали, как священные истины.”

О Боге: ” Иисус божественен, верно, но ведь и каждый из нас может быть божественным. Собственно говоря, по многим пунктам, я думаю, вы обнаружите, что взгляды либеральных христиан постепенно сближаются с Востоком в большей части своих философских воззрений — как в концепции безличного Бога, так и в утверждении, что все мы божественны.”

О первородном грехе: “Это понятие весьма неприятно для либерального христианства, которое считает, что человек может совершенствоваться при помощи обучения и должного воспитания.”

О мире: “Либерал утверждает, что мир можно сделать лучше, и что мы должны посвятить себя построению более гуманного общества, вместо того, чтобы стремиться попасть на небо.”

О других религиях: “Либеральная группа говорит: “не тревожьтесь о таких старомодных вопросах, как поиски новообращенных и прочее, давайте создавать лучшие отношения с другими религиями.”

Так высказывается отец Кэмбл от лица католиков-модернистов. Модерниста поманили, как ребенка, щедрыми подарками более высокой истины, более глубокой философии и более, грандиозной возвышенности — которые можно получить, всего-навсего поставив Христа ниже современного человека.

Итак, во всем этом мы видим эффектный успех индуизма, или Свами Вивекананды, или силы, двигающей Вивеканандой. Она окончательно расправилась с католицизмом. Его сторожевые псы приняли вора за друга своего хозяина, и дом был ограблен у них на глазах. Вор сказал: “Давайте установим взаимопонимание всех вер,” — и его пропустили в ворота. Это была такая простая уловка! Христианские индуисты (Свами) просто пересказали философию Веданты, пользуясь христианской терминологией. А вот индуистским христианам (католикам-модернистам) пришлось экстраполировать (расширить) свою религию, включить индуизм. Тогда, неизбежно, истина превратилась в заблуждение, а заблуждение — в истину. Увы, кое-кто хотел бы ввести православную церковь в этот опустошенный дом. Но пусть модернисты вспомнят слова Исаии: “Горе тем, которые зло называют добром и добро злом, тьму почитают светом и свет — тьмой, горькое почитают сладким и сладкое горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны перед самими собой!” (Ис. 5:20-21).

Цель индуизма — стать универсальной религией

ß была потрясена, когда увидела, какие завоевания сделал индуизм, пока я была разлучена с христианством. Может показаться странным, что я сделала это открытие так внезапно. Это объясняется тем, что мой гуру держал под контролем все мои действия, и все это время я была буквально “затворницей,” хотя и в миру. Суровые запреты Свами помешали мне читать христианские книги и разговаривать с христианами. Несмотря на все их претенциозные разглагольствования о том, что все религии истинны, Свами знают, что Христос — их возмездие. Так что в течение двадцати лет я была полностью погружена в изучение восточной философии и практическое изучение ее дисциплин. Мой гуру приказал мне получить ученую степень в философии и антропологии, но это были только побочные занятия, которые заполняли время между важными событиями моей жизни: временем, проведенным с Свами, и временем, потраченным на обучение и практику Веданты.

Миссия Свами Вивекананды была выполнена во многих частях, но одну часть еще предстояло осуществить. Это создание Вселенской религии. В этом заключается окончательная победа дьявола. Ибо Вселенская религия не может признать “индивидуалистических, сектантских” идей, она не желает иметь с христианством ничего общего, кроме исторического прошлого. Мир и Плоть могут быть пламенем в печи и в трубе, но Вселенская Религия будет опустошительным пожаром, пожравшим христианство. Главное во всем этом то, что иезуитский священник Тейяр де Шарден уже заложил основы “Нового христианства,” и они в точности совпадают с определением особенностей Вселенской Религии, которое дал Свами Вивекананда.

Тейяр де Шарден — аномалия, так как, вопреки традиции католического богословия, его высоко ценят ученые церковники, которые, как я полагаю, понятия не имеют о том, что он говорит. Потому что идеи Тейяра — в значительной степени плагиаты из Веданты и Таитры, слепленные квази-христианским жаргоном и густо прикрашенные эволюционизмом.

Я приведу одну цитату для примера: “Мир, в котором я живу, становится божественным. Но это пламя не сжигает меня, но эти воды не растворяют меня, потому что в отличие от ложных форм монизма, которые толкают нас через пассивность и бессознательность, пан-христианизм, который я нахожу, делает объединение возможным при условии бурного процесса дифференциации. Я достигну духа только через полную и исчерпывающую реализацию всех сил, заключенных в материи... Я постигаю, что, следуя примеру воплощенного Бога, который дает мне католическая вера, я смогу спастись, только соединившись воедино со Вселенной.” Это — откровенный индуизм. В нем всего понемногу — строки из упанишад, которые легко узнать, и обрывки различных философских систем вместе с их практическими рекомендациями.

На пресс-конференции, данной отцом Педро Аррупе, генералом ордена иезуитов, в июне 1965 года, он защищал Тейяр де Шардена на том основании, что “он не был профессиональным богословом и философом, так что вполне возможно, что он сам не подозревал о философских и богословских выводах, вытекающих из некоторых его интуитивных подозрений.” Затем отец Аррупе воздал ему хвалу: “Отец Тейяр — один из великих мастеров современной мысли, и не нужно удивляться его славе. Он, фактически, осуществил великую попытку воссоединить мир науки с миром веры.” Результатом этого воссоединения стала новая религия. И, как говорил сам Тейяр: “Новая религия будет точно такой же, как наше старое христианство, только она наполнится новой жизнью, почерпнутой из законной эволюции ее догматов при их соприкосновении с новыми идеями.” Рассмотрим на этом фоне и Вселенскую Религию Вивекананды и “Новое христианство” Тейяра.

Вселенская религия, в том виде, в каком ее пропагандировал Вивекананда, должна иметь пять характерных черт. Во-первых, она должна быть научной. Она будет построена на законах Духа. Следовательно, это будет истинная и научная религия. В сущности, и Вивекананда и Тейяр включают теоретическую научность в свою веру.

Во-вторых, ее основой является эволюция. По словам Тейяра: “До сих пор неизвестная форма религии — какой еще никто не сумел вообразить или описать, так как нет Вселенной, достаточно обширной, чтобы вместить ее — прорастает в сердцах людей из семени, посеянной идеей эволюции.” И еще: “Первородный грех... связывает нас по рукам и ногам и высасывает из нас всю кровь,” потому что, как теперь доказано, он представляет собой пережиток статических понятий которые стали анахронизмом в нашей эволюционной системе мышления.” Такой псевдо-религиозный образ “эволюции,” который сознательно отвергается христианской мыслью, составлял существо индуистской мысли в течение тысячелетий; и каждое практическое занятие индуиста принимает его.

В-третьих, Вселенская религия не будет построена вокруг какой-либо отдельной личности, она будет основана на “вечных принципах.” Тейяр уже прошел большой путь в сторону безличного Бога, когда писал: “Христос становится для меня все более и более необходим... Но в то же время фигура исторического Христа становится для меня все менее и менее реальной и неопределенной.” “Мое представление о Нем постоянно продвигает меня дальше и выше по оси (надеюсь!) ортодоксальности.” Как ни печально, этот нехристианский дух “Христа” принадлежит к индуистской ортодоксальности, а не христианской.

В-четвертых, главной целью Вселенской религии будет удовлетворение духовных запросов мужчин и женщин самых разных типов. Индивидуалистическое, сектантское христианство не отвечало религиозным ожиданиям всех и каждого. Он высказывает свое недовольство в таких словах: “Христианство все еще до некоторой степени является прибежищем, но оно больше не охватывает, не удовлетворяет и даже не ведет за собой “современную душу.”

Пятое и последнее — в лоне Вселенской религии (или Нового христианства) мы все пробиваем свой путь к одной цели. Для Тейяра де Шардена — Точка Омега, которая относится к чему-то неизъяснимому. Для Вивеканады это “Ом,” священное слово индуистов: “Все человечество сходится к подножию этого священного места, где помещен символ, который не есть символ, и имя, которое вне всякого звука.”

Где же оно кончится, это извращение христианства и триумф индуизма? Что нас ждет — “Ом” или “Омега”?

Чудо Факира и Иисусова Молитва

Архимандрит Николай (Дробязвии).

Автор этого рассказа прошел блестящий путь в миру. Будучи морским офицером, он был также глубоко связан с оккультизмом в качестве редактора оккультного журнала “Ребус.” Спасенный от почти неизбежной смерти чудом св. Серафима Саровского, он совершил паломничество в Саров и после этого, отказавшись от мирской карьеры и от своих оккультных связей, стал монахом. После рукоположения в священнический сан он служил миссионером в Китае, Индии и Тибете, в качестве священника в храмах различных посольств и как настоятель нескольких монастырей. После 1914 года он жил в Киево-Печерской Лавре, где беседовал с молодыми людьми, посещавшими его, о влиянии оккультизма на современные события в России. Осенью 1924 года, через месяц после того, как ему нанес визит некто Тухолка, автор книги “Черная магия,” он был убит в своей келье “неизвестными лицами” — заколот кинжалом с особой рукояткой, явно носившей оккультное значение.

Описанный здесь случай произошел незадолго до 1900 года и был записан около 1922 года доктором А. П. Тимофеевичем, позднее ставшим монахом в монастыре Ново-Дивеево (шт. Нью-Йорк. Русский текст см. “Православная жизнь,” 1956, №1). Чудесным ранним тропическим утром наш корабль рассекал воды Индийского океана, приближаясь к острову Цейлон. Пассажиры — по большей части англичане, путешествовавшие со своими семьями на место службы или по делам своих индийских колоний с оживленными лицами жадно всматривались вдаль, ища глазами волшебный остров, о котором почти все они должны были быть наслышаны с самого детства, по сказкам и рассказам путешественников.

Остров едва лишь завиднелся на горизонте, а тонкий пьянящий аромат растущих на нем деревьев все больше и больше окутывал корабль с каждым дыханием ветерка. Наконец, на горизонте показалось нечто вроде голубого облака, росшего по мере приближения нашего корабля. Уже можно было заметить домики, разбросанные по берегу, выглядывающие из зелени величественные пальмы и пеструю толпу туземцев, поджидающих прибытия корабля. Пассажиры, быстро перезнакомившиеся в дороге, смеялись и оживленно переговаривались на палубе, восхищаясь чудесным видом сказочного острова, разворачивающегося у них перед глазами. Корабль медленно развернулся, готовясь причалить к пристани портового города Коломбо.

Здесь корабль должен был запастись углем, и у пассажиров было достаточно времени, чтобы сойти на берег. День был такой знойный, что многие пассажиры решили не сходить с корабля до вечера, когда приятная прохлада придет на смену дневной жаре. Небольшую группу из восьми человек, к которой присоединился и я, повел полковник Эллиот, который уже бывал в Коломбо и хорошо знал город и окрестности. Он внес заманчивое предложение: “Леди и джентльмены! Не хотите ли вы отправиться за несколько миль за город посетить одного из местных колдунов-факиров? Быть может, мы увидим что-нибудь интересное.” Все приняли предложение с энтузиазмом.

Уже вечерело, когда мы оставили позади душные улицы города и покатили по великолепной дороге среди джунглей, которая вся сверкала от миллионов светляков. Под конец дорога внезапно расширилась, и перед нами оказалась небольшая поляна, с трех сторон окруженная джунглями, На краю поляны под большим деревом стояла хижина, возле которой дымился небольшой костер и сидел худощавый старик с тюрбаном на голове, скрестив ноги и не сводя неподвижного взгляда с огня. Несмотря на шум нашего появления, старик продолжал сидеть совершенно неподвижно, не обращая на нас ни малейшего внимания. Откуда-то из темноты появился юноша и, подошедши к полковнику, о чем-то тихо его спросил. Через некоторое время он принес несколько табуреток, и наша группа расселась полукругом невдалеке от костра. От него поднимался легкий и ароматный дым. Старик сидел все в той же позе, словно никого и ничего не замечая. Поднявшийся месяц до некоторой степени разгонял ночную темноту, и в его призрачном свете все вещи приняли фантастические очертания. Невольно все умолкли и ждали, что же произойдет.

Глядите! Глядите туда, на дерево! — воскликнула мисс Мэри взволнованным шепотом. Мы все повернули головы туда, куда она указывала. И вправду — вся поверхность необъятной кроны дерева, под которым сидел Факир, казалось, медленно поплыла в мягком лунном свете, и само дерево мало-помалу стало таять и контуры его расплывались, как будто невидимая рука накинула на него воздушное покрывало, с каждой минутой становившееся все гуще. Вскоре перед нашим потрясенным взглядом открылась с необыкновенной ясностью поверхность моря с катящимися волнами. Волны набегали одна на другую с легким шумом и разбегались белыми гребнями пены; легкие облачка неслись по небу, которое стало совершенно голубым. Ошеломленные, мы не могли отвести глаз от этой поразительной картины.

Но вот вдали показался белый пароход. Из двух его больших труб валил темный дым. Он быстро приближался к нам, рассекая волны. К нашему величайшему изумлению, мы узнали свой собственный корабль, тот самый, на котором мы прибыли в Коломбо! По нашим рядам пронесся шепот, когда мы прочитали на его корме выложенное золотыми буквами имя нашего корабля — “Луиза.” Но что поразило нас более всего — на корабле мы увидели самих себя! Не забывайте, что в то время, когда это происходило, о кинематографе никто слыхом не слыхал, и было невозможно даже вообразить что-либо подобное. Каждый из нас видел самого себя на палубе парохода среди смеющихся и переговаривающихся людей. Но вот что было особенно поразительно: я видел не только самого себя, но в то же время и всю палубу корабля, вплоть до мельчайших деталей, как бы с птичьего полета — чего попросту не могло быть в действительности. Я видел одновременно и себя среди других пассажиров, и матросов, работающих на другой стороне корабля, и капитана в его каюте, и даже нашу обезьянку Келли, всеобщую любимицу, лакомившуюся бананами на гротмачте. В то же время мои спутники, каждый по-своему, были сильно взволнованы тем, что они видели, и выражали свои чувства негромкими восклицаниями и возбужденным шепотом.

Я совершенно забыл о том, что я священник и монах, что мне вряд ли приличествует принимать участие в подобных зрелищах. Наваждение было так необоримо, что и сердце, и ум молчали. Но вот мое сердце тревожно и больно забилось. Все мое существо охватил страх.

Мои губы сами собой зашевелились и стали произносить слова. “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!” Я почувствовал немедленное облегчение. Казалось, что какие-то невидимые цепи, которыми я был опутан, начинали спадать с меня. Молитва стала более сосредоточенной, и с ней вернулся мой душевный покой. Я продолжал смотреть на дерево, как вдруг, будто подхваченная ветром, картина затуманилась и рассеялась. Я больше ничего не видел, кроме громадного дерева, озаренного светом луны, и Факира, сидящего под деревом, в то время как мои спутники продолжали рассказывать о своих впечатлениях, вглядываясь в картину, которая для них не исчезала.

Но вот что-то как будто стало твориться с самим Факиром. Он свалился на бок. Встревоженный юноша подбежал к нему. Сеанс неожиданно прервался. Глубоко взволнованные всем увиденным, зрители поднялись, оживленно обмениваясь впечатлениями и не понимая, почему так внезапно и неожиданно все оборвалось. Юноша объяснил, что факир устал, а тот уже сидел, опустив голову и не обращая никакого внимания на присутствующих.

Щедро вознаградив факира через юношу за то, что он дал нам возможность присутствовать при столь изумительном зрелище, наша группа быстро собралась в обратный путь.

Уже уходя, я невольно в последний раз обернулся, чтобы запечатлеть в памяти всю сцену, и вдруг я содрогнулся от неприятного ощущения. Мой взгляд встретился со взглядом факира, полным ненависти. Это произошло в кратчайший миг, и он снова принял свою прежнюю позу. О, этот взгляд раз и навсегда открыл мне глаза на то, чьей силой в действительности произведено это “чудо.”

* * *

Восточная “духовность” не ограничена такими медиумическими “трюками,” какие демонстрировал этот факир; в следующей главе мы увидим более существенные ее проявления. Тем не менее вся сила, дарованная тем, кто применяет на практике восточные религии, берет начало в том же феномене медиумизма, главной характеристикой которого является пассивность перед “духовной” реальностью, которая дает возможность человеку войти в контакт с “богами” нехристианских религий. Этот феномен можно наблюдать и в восточной “медитации” даже тогда, когда ее называют “христианской” (и, может быть, даже в тех странных “дарах,” которые в наши дни духовного падения получили неправильное название “харизматических.”).

Восточная медитация наступает на Христианство

В ответ на вопрос о возможности “диалога” православного христианства с различными не-христианскими религиями читателю были представлены свидетельства трех православных христиан, которые подтверждают, опираясь на православное учение и на то, чему всегда учила Православная Церковь, что у православных христиан отнюдь не “один и тот же бог” с так называемыми “монотеистами,” которые отрицают Святую Троицу; что боги язычников фактически — демоны; что переживания и силы, которые могут дать языческие “боги,” по природе своей — сатанизм. Все это ни в коей мере не противоречит словам св. Петра, что “Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему” (Деян. 10:34-35), или словам св. Павла, что Бог “в прошедших родах попустил всем народам ходить своими путями, хотя не переставал свидетельствовать о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и весельем сердца наши” (Деян. 14:16-17).

Те, которые живут в рабстве у сатаны, “князя мира сего,” (Ин. 12:31) во тьме, не озаренной христианским Заветом, судимы в свете того естественного свидетельства о Боге, которое может иметь любой человек, несмотря на это рабство.

Однако для христианства, которому дано Божие Откровение, невозможен никакой “диалог” с теми, кто вне Веры. “Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмой? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?... И потому выйдете из среды их и отдалитесь, — говорит Господь” (2 Кор. 6:14-17). Долг христианства скорее в том, чтобы принести им свет православного христианства, как св. ап. Петр принес его боящимся Бога домочадцам Корнилия сотника (Деян. 10:24-48), чтобы просветить их темноту и присоединить к избранному стаду Церкви Христовой.

Все это в достаточной мере очевидно для православных христиан, которые знают истину Божия Откровения и Церкви Христовой и верны ей. Но многие, считающие себя христианами, совершенно не сознают коренной разницы между христианством и другими религиями; а некоторые, хотя и понимают это, очень плохо разбираются в области “духовного опыта” — а это умение разбираться практиковалось и передано нам в святоотеческих писаниях и в житиях Святых уже почти 2000 лет назад.

А при отсутствии такого понимания и умения различать все более растущее вторжение восточных религий в жизнь Запада, особенно в последние два десятилетия, произвело большую путаницу в умах многих, кто мнит себя христианином. Тут сразу приходит на ум случай с Томасом Мэртоном: искренний новообращенный в католицизм и католическое монашество около 40 лет назад (незадолго до радикальных реформ 11 Ватиканского Собора), он кончил свои дни провозглашением тождества христианского духовного опыта и религиозного опыта дзен-буддизма и других языческих религий. Что-то такое “носится в воздухе” последних двух десятилетий, что разъело остатки здравого христианского мировоззрения в протестантизме и католицизме и теперь подбирается к самой Церкви, к Святому православию. И диалог с нехристианскими религиями — скорее результат, чем причина этого нового духа.

В этой главе мы разберем некоторые из восточных религиозных течений, которые приобрели влияние в 70-х годах, с особым вниманием к попыткам достичь синкретизма христианства с восточными религиями, особенно в области “духовной практики.” Такие попытки охотно и часто подкрепляются цитатами из “Добротолюбия” и восточной православной традиции непрестанной молитвы, которая считается более родственной восточной духовной практике, чем чему-либо, известному на Западе; настало время показать глубочайшую пропасть, разделяющую христианский и нехристианский духовный опыт, и объяснить, почему религиозная философия, скрытая за этим синкретизмом, ложна и опасна.

“Христианская йога”

Индийская йога известна на Западе уже много десятилетий, а в Америке она дала начало особенно многим культам, а также популярной форме физической терапии, цели которой предположительно далеки от религии. Почти двадцать лет назад французский монах-бенедиктинец написал о своем опыте превращения йоги в “христианское” учение; следующие описания взяты из его книги. (Ж.-М. Дешане. Христианская йога. — Харпер и Роу, Нью-Йорк, 1972. Первый перевод на английский — 1960 г.).

Индийская йога — учение, рекомендующее довольно аскетический, подчиненный дисциплине, образ жизни, — состоит в управлении дыханием и в определенных физических позах, которые приводят к состоянию расслабления, способствующе медитации, при которой обычно применяется мантра, или священное изречение, помогающее сосредоточиться. Сущность йоги не в самой дисциплине, а в медитации, которая является ее целью. Автор прав, говоря: “Цели индийской йоги — духовные. Можно приравнять к предательству забвение этого и сохранение только физической стороны этого учения, когда люди видят в ней только средство достижения телесного здоровья и красоты” (стр. 54). К этому нужно добавить, что человек, занимающийся йогой только ради телесного здоровья, уже подготавливает себя к определенным духовным воззрениям и даже переживаниям, о которых он, несомненно, и не догадывается; об этом мы скажем подробнее впоследствии.

Тот же автор продолжает: “Искусство йоги заключается в том, чтобы погрузить себя в полное безмолвие, отбросить от себя все мысли и иллюзии, отвергнуть и позабыть все, кроме одной истины: истинная сущность человека божественна; она есть Бог, об остальном можно только молчать” (стр. 63).

Разумеется, эта идея — не христианская, а языческая, но цель христианской йоги — использовать приемы йоги для совсем других духовных целей, для “христианской” медитации. Цель йоговских приемов, с этой точки зрения, — сделать человека раскрепощенным (расслабленным), удовлетворенным, недумающим и пассивным, то есть восприимчивым к духовным идеям и впечатлениям. Как только вы приняли позу, вы чувствуете, как ваше тело расслабляется и вас наполняет чувство общего удовлетворения” (с. 158). Упражнения приводят к “необычному ощущению покоя” (с. 6). “Начнем с того, что человек ощущает общее раскрепощение, его охватывает прекрасное самочувствие, эйфория (блаженство), которая должна сохраняться — и вправду сохраняется — на долгое время. Если ваши нервы напряжены и натянуты до предела, упражнение даст им покой, и усталость как рукой снимет” (с. 49). “Цель всех ее (йоги) усилий — заставить замолчать в себе думающее начало, закрывая глаза на всякого рода соблазны” (с. 56). Эйфорию, которую приносит йога, “можно с полным правом назвать “состоянием полного здоровья,” и она позволяет вам делать больше и лучше — для начала, на человеческом уровне, а затем и на христианском, религиозном, духовном уровне. Наиболее подходящее слово для этого состояния — удовлетворенность, заполняющая тело и душу и предрасполагающая нас... к духовной жизни” (с. 31). Это может изменить всю личность человека: “Хатха-йога благотворно влияет на характер. Один человек после нескольких недель упражнений признался, что сам себя не узнает, и что все замечают перемену в его поведении и реакциях. Он стал более мягким и понимающим. Он спокойно относится к событиям и переживаниям. Он удовлетворен... Вся его личность претерпела изменение, и он сам чувствует, как она укрепляется и раскрывается, а из этого проистекает почти непрерывное состояние эйфории или удовлетворенности” (с. 50).

Но все это — только подготовка к “духовной” цели, которая не заставляет себя долго ждать: “Став созерцательной, моя молитва получила особую, новую форму” (с. 7). Став необычайно спокойным, автор отмечает: легкость, которую я почувствовал при погружении в молитву, при сосредоточении на ее содержании (с. 6). Человек становится “более восприимчивым к импульсам и побуждениям с небес” (с. 13). “Практика йоги приводит к повышенной податливости и восприимчивости; то есть к раскрытию тех личных отношений между Богом и душой, которыми отмечен путь мистической жизни” (с.31). Даже для “ученика-йога” молитва становится “сладостной” и “охватывает всего человека” (с. 183). Человек расслаблен и “готов затрепетать при касании Святого Духа, принять и приветствовать то, что Господь в Своей милости сочтет нас достойными испытать” (с. 71). “Мы подготовим все свое существо к тому, чтобы все оно было взято, было восхищено — и это, несомненно, одна из форм, даже высшая форма, христианского созерцания” (с. 72). “С каждым днем упражнения, да и вся аскетическая дисциплина моей йоги прибавляет легкости, с которой благодать Христа притекает ко мне. Я чувствую, как растет мой голод по отношению к Богу, и моя жажда праведности, и мое желание быть христианином в подлинном смысле этого слова” (с. 11).

Любой, понимающий природу прелести, или духовного заблуждения (см. ниже), узнает в этом описании “христианской йоги” точные характеристики тех, кто духовно сбился с пути или в сторону языческих религиозных опытов, или в сторону сектантских “христианских” опытов. То же стремление к “святым и божественным чувствам,” та же открытость и готовность быть “восхищенным” неким духом, те же поиски не Бога, а “духовных утешений,” то же самоопьянение, которое ошибочно принимается за “состояние благодати,” та же невероятная легкость, с которой человек становится “созерцателем” или “мистиком,” те же “мистические откровения” и псевдо-духовные состояния. Это — общие характерные признаки тех, кто впал именно в это состояние духовного заблуждения. Но автор “христианской йоги,” будучи бенедиктинским монахом, добавляет некоторые особые “медитации, которые показывают, что он мыслит полностью в духе римо-католических “медитаций” последних веков, с их свободной игрой воображения на христианские темы.

Так, например, медитируя на тему Рождественской мессы, он начинает видеть Младенца у Его Матери: “Я вглядываюсь и больше ничего. Картины, идеи (ассоциации идей: Спаситель — Царь — Свет — Сияние — Пастырь — Младенец — и снова Свет) приходят одна за другой, проходят мимо... Все эти кусочки священной головоломки, взятые в целом, рождают во мне одну идею... безмолвное видение всего таинства Рождества” (с. 161-162). Каждый, кто хоть немного знаком с православной духовной дисциплиной, увидит, что этот достойный жалости “христианский йог” умудрился попасть в ловушку, расставленную одним из мелких бесов, поджидающих таких искателей “духовных переживаний”: он даже не видел “ангела света,” а только дал волю своим собственным “религиозным фантазиям,” порождениям сердца и духа, совершенно не подготовленным к духовной брани и бесовским искушениям. Подобная “медитация” в наши дни практикуется в целом ряде католических монастырей и обителей.

Тот факт, что в конце книги помещена статья переводчика “Добротолюбия” на французском языке с приложением выдержек из “Добротолюбия” только лишь показывает пропасть, отделяющую этих дилетантов от истинной духовности православия, которая совершенно недоступна современным “мудрецам,” разучившимся понимать ее язык. Достаточным доказательством некомпетентности автора в понимании Добротолюбия является то, что он называет “сердечной молитвой” (в православной традиции это наивысшая умная молитва, которую достигают только немногие после долгих лет аскетической брани и старческого руководства) простейший трюк — произнесение слогов в унисон с сердцебиением” (с. 196).

Ниже мы полнее прокомментируем опасности “христианской йоги,” когда будем отмечать в ней черты, общие с другими формами “восточной медитации,” которые предлагаются сегодня христианам.

“Христианский дзен”

Восточная религиозная практика на более популярном уровне предлагается в книге ирландского католического священника: Уильям Джонсон, “Христианский дзен” (Харпер и Роу, Нью Йорк, 1971).

Автор начинает примерно с того же места, что и автор “Христианской йоги” — с чувства неудовлетворенности западным христианством, с желания дать ему новое измерение медитации, или созерцания. “Многие люди, неудовлетворенные старыми формами молитвы, старыми обрядами, которые некогда так хорошо служили, ищут чего-то, что удовлетворило бы запросы современного сердца... Контакт с Дзен... открыл новые перспективы, показав мне, что в христианстве есть такие возможности, о которых я и не мечтал.” Можно “практиковать Дзен, как путь к углублению и расширению своей Христианской веры” (с. 2).

Приемы японского Дзен-буддизма очень сходны с техникой индийской йоги — из которой он в конечном счете и произошел — хотя они еще проще. Там есть и та же основная поза (а не множество поз йоги), методика дыхания, повторение, если желательно, священного имени, в сочетании с другими приемами, своеобразными и свойственными только Дзен. Цель этих приемов точно такая же, как в йоге: исключить рациональное мышление и достигнуть состояния спокойной, безмолвной медитации. Сидячая поза “препятствует рассуждениям и размышлениям” и способствует проникновению” в центр собственного существа, в лишенном образов и звуков созерцании” (с. 5), в “глубокое и прекрасное царство психической жизни” (с. 17), в “глубокую внутреннюю тишину” (с. 16). Достигнутые таким образом ощущения несколько напоминают ощущения наркомана, так как “люди, принимавшие наркотики, кое-что понимают и в Дзен, потому что у них уже разбужено сознание того, что существуют глубины сознания, которые стоит исследовать” (с. 35). И тем не менее эти ощущения “открывают новый взгляд на Христа, взгляд менее дуалистический и более восточный” (с.48). Даже новички в Дзен могут достигнуть “чувства единения и атмосферу присутствия чего-то сверхъестественного” (с. 31); при помощи Дзен состояние созерцания, прежде доступное только немногим “мистикам,” может быть “распространено,” и все могут иметь видения, все могут достичь самадхи (озарения, просветления)” (с. 45).

Автор “Христианского Дзена” говорит об обновлении христианства; он признает, что опыт, который может к этому привести, может иметь любой христианин и нехристианин. Я уверен, что существует главное озарение, которое не связано ни с христианством, ни с буддизмом, ни с чем-либо другим. Оно просто “человечно” (с. 97). И вправду, в собрании, посвященном медитации, в дзенском храме возле Киото “самое удивительное... было отсутствие каких бы то ни было общих верований. Казалось, никто ничуть не интересуется тем, во что верят или не верят остальные, и никто, насколько мне помнится, ни разу не упомянул имени Бога” (с. 69). Этот агностический характер медитации очень на руку “миссионерам,” так как “таким образом можно научить медитации людей неверующих или тех, кого мучает совесть или страх, что Бог умер. Такие люди всегда могут сидеть и дышать. Для них медитация становится поиском, и я обнаружил... что люди, начинающие свои искания таким путем, в конце концов обретают Бога. Не антропоморфного (человеко-подобного) Бога, от Которого они отреклись, а великое существо, в котором все мы живем, двигаемся и пребываем” (с. 70).

Описанное автором дзеновское “озарение” обнаруживает его коренное тождество с “космическими” переживаниями, которые дает шаманизм и другие языческие религии. “Я лично верю, что в нас заключены мощные стремления радости, которые могут быть высвобождены путем медитации, наводняя личность небывалой радостью, которая исходит неизвестно откуда” (с. 88). Интересно, что автор, возвратившись в Америку после двадцатилетнего пребывания в Японии, обнаружил, что эти переживания очень близки к переживаниям пятидесятников, и сам получил “крещение духа” на “харизматическом собрании” (с. 100). Автор говорит в заключение: “Возвращаясь к собранию пятидесятников, хочу сказать, что, по моему мнению, возложение рук, молитвы людей, общественная благотворительность — может быть, те силы, которые освобождают психическую силу, приносящую озарение человеку, постоянно практикующему Дзен” (с.92-93). В седьмой главе этой книги мы исследуем природу опытов пятидесятников, или харизматиков.

Не стоит много говорить, критикуя эти взгляды: они в основном совпадают со взглядами автора “Христианской йоги,” только они менее эзотеричны и более популярны. Тот, кто верит, что агностический, языческий опыт Дзен можно использовать для “созерцательного обновления внутри христианства” (с. 4), явно не имеет ни малейшего представления о великих традициях Православия, которые предполагают горящую веру, истинное убеждение, ревностную аскетическую брань, — и все же они не останавливаются перед тем, чтобы применять Добротолюбие и “великие православные учения” к своему рассказу, утверждая, что они также ведут к состоянию “созерцательного безмолвия и покоя” и являются примером “Дзен внутри христианских традиций” (с. 38). Автор рекомендует для желающих повторение Иисусовой молитвы во время дзеновской медитации (с. 28). Такое невежество крайне опасно — особенно когда его проповедник на своих лекциях рекомендует слушателям, в качестве “мистического” эксперимента, сидеть в особой позе по сорок минут каждый вечер” (с. 30). Какое множество в сегодняшнем мире искренних, введенных в заблуждение пророков, и каждый считает, что несет своим собратьям благо, а не зовет их к психической и духовной гибели! Об этом мы скажем еще в заключительной главе.

Трансцендентальная медитация

Методика восточной медитации, известной под названием “трансцендентальной медитации” (сокращенно ТМ), за несколько лет приобрела такую популярность, особенно в Америке, и ее проповедуют в столь неприлично легкомысленном тоне, что любой серьезный человек, изучающий современные религиозные течения, поначалу просто может решить не обращать на нее внимания, как на очередной объект американской рекламной шумихи. Но это было бы ошибкой, потому что в своих серьезных аспектах она не так уж сильно отличается от йоги и дзен-буддизма, а пристальный анализ ее методики обнаруживает, что по своему характеру она даже в большей степени подлинно “восточное” течение, чем эти несколько искусственные продукты современного синкретизма — “Христианская йога” и “Христианский дзен.”

Как сообщают стандартные сведения об этом течении (Все цитаты в этой главе даны по книге Иана Роббинса и Давида Фишера “Спокойствие без пилюль. Все о трансцендентальной медитации,” Иад. Питтер ван Уайден, инк., Нью-Йорк, 1972.), “трансцендентальная медитация” была принесена в Америку (где и имела наиболее громкий успех) довольно “неортодоксальным” индийским йогом, Махариши Махеш Йоги, и стала заметно распространяться около 1961 года. В 1967 году она получила самую широко-вещательную рекламу после того как группа “Битлз” обратилась к этому учению и отказалась от наркотиков; однако они вскоре отошли от этого учения (хотя и продолжали медитировать), и на следующий год во время турне по Америке Махариши вместе с группой “Бич Бойз” постигла неудача, и путешествие пришлось прервать ввиду его финансовой убыточности. Тем не менее само движение продолжало развиваться: в 1971 году ему следовали примерно 100,000 медитирующих под руководством около 2,000 инструкторов, что уже выдвигало это явление на первое место среди других движений “восточной духовности” в Америке. В 1975 году движение достигло своего апогея, насчитывая по 40,000 учеников в месяц, а общее количество последователей до 600,000. В эти годы оно широко применялось в армии, школах, тюрьмах, больницах, а также в церковных общинах, включая приходы греческого епископата в Америке, в качестве предположительно нейтральной формы “ментальной (духовной) терапии,” которая сочетается с любыми религиозными взглядами и обрядами. Курс обучения “ТМ” был специально выкроен по мерке американского образа жизни и получил благосклонную характеристику: “Это курс, который научит нас добиваться духовного успеха без особых усилий” (с. 17); сам Махариши называет ее методикой, “похожей в точности на чистку зубов” (с. 104). Другие индийские йоги вынесли Махариши строгое порицание за то, что он обесценил вековые традиции йоги в Индии, сделав ее предметом наживы и продавая ее эзотерические тайны широким массам (в 1975 году курс стоил 125 долларов, для студентов колледжей 65 долларов, и соответственно еще ниже для старших классов школы, для средних классов и для маленьких детей).

По своим целям, основным принципам и результатам “ТМ” не слишком заметно отличается от “Христианской йоги” и “Христианского Дзена,” ее отличает в основном простота приемов и философии в целом, а также легкость достижения результатов. Как и эти учения, “ТМ” не требует никакой веры, понимания, моральных принципов или даже принятия идей в философии” (стр. 104); это чистая и простая методика, которая “основана на естественном стремлении духа искать все большего счастья и удовольствия... Во время “ТМ” ваш дух должен следовать путем наиболее естественным и приятным” (с. 13). “ТМ” — прежде всего практика, а уж затем — теория. Для начинающего самое важное — не думать, не касаться интеллектуальной области вообще” (с. 22).

Методика, разработанная Махариши, идентична для всех центров “ТМ,” где бы они ни находились: после двух вступительных лекций желающие платят вперед и затем являются для “посвящения,” захватив с собой странный на первый взгляд набор предметов, всегда один и тот же, три вида сладких фруктов, не менее шести свежих цветков и чистый носовой платок (с. 39). Эти предметы, помещенные в небольшую корзиночку, приносят в “комнату посвящения,” где их ставят перед портретом гуру, от которого Махариши получил посвящение в Йогу; на том же столе горит свеча и возжигаются курения. Ученик находится в комнате наедине со своим учителем, от которого сам до этого должен был получить посвящение и инструкции лично от Махариши. Церемония перед портретом длится полчаса, и в нее входит тихое пение на санскрите (смысл слов посвящаемому не известен) и пение имен прежних “учителей” йоги; в заключение церемонии посвященному дается “мантра” — тайное санскритское слово, которое он должен непрерывно повторять во время медитации и которое никому не известно, кроме его учителя (стр. 42).

Посвящаемому никогда не дают английского перевода этой церемонии: он известен только самим учителям и посвящающим. Он содержится в неопубликованной книге, называемой “Священное предание,” а теперь его текст появился в виде отдельной брошюры в “Издании духовных подделок,” изданной в Беркли. Эта церемония — не что иное, как традиционная индуистская церемония поклонения богам “пуджа,” включающая и обожествление гуру Махариши (Шри Гуру Дев), и целый список “учителей,” через посредство которых он сам получил свое посвящение. Церемония заканчивается серией из двадцати двух “приношений” гуру Махариши, причем, каждое из них заканчивается словами: “Я кланяюсь Шри Гуру Деву.” Сам посвящающий склоняется перед портретом Гуру Дева в конце церемонии и предлагает посвященному сделать то же — только после того, как он получил посвящение. (Поклоны для посвящаемого не обязательны, а приношения обязательны).

Таким образом, современный агностик, обычно ничего не подозревающий, посвящается в практическую индуистскую религиозную обрядность, и совершенно незаметно его заставляют делать то, чему его христианские предки, быть может, предпочли бы пытки и мучительную смерть: он приносит жертвы языческим богам. В духовном плане, может быть, именно этот грех, более чем сама психическая методика, и служит объяснением неслыханного успеха “ТМ.”

После посвящения ученик “ТМ” медитирует два раза в день по двадцать минут (точно такое время для медитации рекомендует и автор “Христианской йоги”), предоставляя своему уму полную свободу и повторяя мантру, когда она приходит ему на ум; зачастую ощущения и переживания учеников проверяются учителем. Очень скоро, подчас даже с первой попытки, человек начинает выходить на новый уровень сознания, который представляет собой ни сон, ни бодрствование: это и есть состояние “ТМ.” “ТМ” приводит к состоянию сознания, не похожему ни на что известное нам дотоле, и наиболее близкое к тому состоянию, которого дзенбуддист достигает после многих лет упорного труда” (с. 116). “В отличие от других религиозных дисциплин и Йоги, на овладение которыми могут потребоваться годы, чтобы достигнуть результатов, которые дает нам ТМ, учителя утверждают, что ТМ можно обучить в считанные минуты” (с. 110-111).

Испытавшие это состояние описывают его как “состояние полного удовлетворения,” сходное с тем, которое дают некоторые наркотики (с. 85), но сам Махариши описывает его в традиционных индуистских терминах: “Это состояние превыше всего — видения, слышания, прикосновения, обоняния и вкушения — превыше всякого думания и чувствования. Это состояние непроявленного, абсолютного, чистого сознания Сущего и есть наивысшее состояние жизни” (с. 23). “Когда человек развил в себе способность переводить это состояние на уровень сознания на перманентном основании, про него говорят, что он достиг космического сознания, — цели всех, кто медитирует” (с. 25). На более продвинутых стадиях ТМ изучают основные йоговские позы, но они не являются непременным условием успеха основной методики; не требуется также и никакой аскетической подготовки. Как только ученик достиг “трансцендентального состояния существования,” от него требуется всего лишь по двадцать минут медитации два раза в день, так как эта форма медитации вовсе не представляет собой образ жизни, как это бывает в Индии, а скорее является учением для тех, кто ведет активную жизнь. Махариши прославился как раз тем, что принес это состояние сознания всем и каждому, а не только немногим избранным.

Об успехах ТМ рассказывают многочисленные истории и утверждают, что она оказывает действие почти во всех случаях жизни: наркоманы исцеляются, семьи воссоединяются, человек становится здоровым и счастливым; учителя ТМ непрерывно улыбаются, радость в них так и бьет ключом. Как правило, ТМ не вытесняет другие религии, а усиливает веру почти во все, во что угодно: “христиане,” будь они протестантами или католиками, тоже находят, что она придает их верованиям и практическим обрядам большую глубину и значительность (с. 105).

Быстрый и легкий успех ТМ, который сам по себе является симптомом уменьшения влияния христианства на современное человечество, послужил также и причиной ее раннего упадка. Больше, быть может, чем все остальные учения “восточной духовности,” это учение носило характер “модного увлечения,” и провозглашенное Махариши намерение “посвятить” весь мир было обречено на провал. После максимального взлета в 1975 году списки желающих обучаться ТМ неуклонно тают, так что организация даже объявила в 1977 году открытие новых “продвинутых” курсов обучения, явно придуманных ради того, чтобы подогреть интерес и возродить энтузиазм публики. Эти курсы должны дать посвященным “сиддхи,” или “сверхъестественные силы” индуизма: способность проходить сквозь стены, становиться невидимкой, левитировать и летать по воздуху и тому подобное. Эти проекты обычно встречаются с цинической усмешкой, несмотря на то, что в брошюрах ТМ помещается фотография “левитирующего” медиатора (см. журнал “Тайм,” 8 августа 1977 г., с. 75). Дадут или не дадут эти курсы (стоимостью до 3,000 долларов) те результаты, на которые они претендуют и которые являются законной областью традиционных факиров из Индии (см. выше с. 36-39) — сама ТМ разоблачает себя как скоропреходящая стадия оккультных увлечений второй половины ХХ века. Опубликованы уже многие примеры того, как и учителей и учеников в равной мере постигают заболевания, обычные для тех, кто забавляется оккультизмом: умственные и эмоциональные расстройства, самоубийства, покушения на убийство, одержимость демонами.

В 1978 году федеральный суд США вынес решение, что ТМ является по своей природе религиозным течением и не должно преподаваться в общественных учебных заведениях(См. “ТМ” в суде: полный текст решения федерального суда по делу Мальнак против Махариши Махеш Йоги. — Издание духовных подделок, Беркли, Калифорния, 94704 Бокс 4307). Это решение, несомненно, еще больше ограничит распространение влияния ТМ, которая, однако, может продолжить свое существование, как одна из многочисленных форм медитации, которые многим кажутся совместимыми с христианством — еще один печальный признак нашего времени.

“Новое Религиозное Сознание”

Дух восточных культов в 1970-х годах

Описанные выше три рода “христианской медитации” — это всего лишь начало; обобщая, можно сказать, что влияние восточных идей и практики на некогда христианский Запад достигло поразительных размеров в 1970-е годы. В частности, Америка, которая каких-нибудь два десятка лет назад все еще была “провинциальной” в религиозном отношении, так как ее духовный горизонт был в значительной степени ограничен протестантством и католицизмом, стала свидетельницей ошеломляющего расцвета восточных (и псевдо-восточных) культов и движений.

Истоки этого процветания можно проследить со времени неспокойной неудовлетворенности послевоенного поколения, проявившую себя с 1950 года бессодержательными протестами и моральной разнузданностью “битников” (“разбитого поколения”). Их интерес к восточным религиям носил вначале скорее академический характер и служил прежде всего признаком их неудовлетворенности “христианством.” За ними последовало второе поколение -- поколение “хиппи” 1960-х с музыкой “рок” и психоделическими наркотиками, с поисками “повышенного самосознания” любой ценой; теперь же молодые американцы сломя голову бросаются в политические движения, с одной стороны, и в самозабвенное занятие восточными религиями — с другой. Индийские гуру, тибетские ламы, японские учителя дзен-буддизма и прочие восточные “мудрецы” прибывают на Запад и находят там толпы готовых учеников, которые обеспечили им успех, и не снившийся европеизированным учителям индуизма прежних поколений; и молодые люди отправляются на край света, даже на высокогорья Гималаев, чтобы отыскать мудрость, или учителя, или наркотик, которые принесли бы им долгожданный “мир” или “свободу.”

В 1970-х годах за хиппи последовало третье поколение. Внешне более спокойное, менее увлеченное “демонстрациями” и не столь вызывающее в своем поведении, это поколение глубоко погрузилось в изучение восточных религий, чье влияние стало значительно глубже, чем когда бы то ни было. Для многих из этого новейшего поколения религиозные “искания” уже закончены: они нашли восточную религию по своему вкусу и теперь серьезно занимаются ею на практике. Многие восточные религии уже стали “местными” на Западе, особенно в Америке: сейчас существуют буддийские монастыри, целиком состоящие из новообращенных американцев, и впервые появились американские и вообще западные гуру и учителя дзен-буддизма.

Давайте взглянем всего лишь на несколько иллюстраций описаний подлинных событий в середине 1970-х годов которые покажут нам, насколько восточные идеи и практика заполнили большинство молодых американцев (которые являются только авангардом всей молодежи мира). Первые две зарисовки показывают поверхностное увлечение восточными религиями и являются, быть может, лишь остатками движения 1960-х годов; два последующие обнаруживают более глубокую заинтересованность, характерную для 1970-х годов.

Хари Кришна в Сан-Франциско

“На улице, примыкающей к парку Золотых ворот, в районе Хайт-Ашбюри (Сан-Франциско), стоял храм Самосознания Кришны... Над входом в храм двухфутовыми буквами было написано: “Хари Кришна.” Громадные окна-витрины были затянуты полотнищами с красными и оранжевыми узорами.

Звуки песнопений и музыки разносились по улице. Внутри стены были увешаны десятками ярких рисунков, пол покрыт толстыми красными коврами, и все было окутано туманной дымкой. Этот дым шел от курений, непременно употреблявшихся во время церемоний, одна из которых была в полном разгаре. Публика в помещении тихонько напевала едва слышные санскритские слова. Комната была полна почти до отказа, и примерно пятьдесят человек — на первый взгляд одна молодежь — сидели прямо на полу. В передних рядах сидели около двадцати человек, одетых в длинные, свободные одеяния оранжевого и шафранно-желтого цвета, у которых носы были выкрашены белой краской. Многие мужчины выбрили головы догола, оставив только пучок волос на макушке. У присутствующих женщин носы тоже были выкрашены белой краской, а на лбу были нанесены маленькие красные точки. Остальные молодые люди не отличались по внешнему виду от типичных обитателей Хайт-Ашбюри: украшенные головными повязками, длинными волосами, бородами и целым набором колец, колокольчиков и бус, они с энтузиазмом участвовали в церемонии. Человек десять, сидящих в задних рядах, по-видимому, были новичками.

Церемония песнопений (мантр) постепенно набирала громкость и темп. Вот уже две девушки в длинных шафрановых платьях танцуют под пение. Руководитель хора начинает выкрикивать слова (из санскритских песнопений)... Вся группа повторяет слова, стараясь подражать интонации и ритму, заданному руководителем. Многие из участников играют на музыкальных инструментах, дирижер отбивает ритм напева на ручном барабане. Две раскачивающиеся в танце девушки аккомпанируют себе на ручных цимбалах. Один молодой человек дует в морскую раковину, другой бьет в бубен... На — стенах храма более дюжины рисунков, представляющих сцены из Бхагаватгиты.

Музыка и пение стали очень громкими и быстрыми. Барабан гудел, не затихая. Многие из “молящихся” начали выкрикивать какие-то свои слова на фоне общего пения, простирая вверх руки. Руководитель встал на колени перед портретом “духовного учителя” группы, стоявшим на маленьком “aлтаре” в передней части комнаты. Напев достиг оглушительного крещендо, затем в комнате воцарилась тишина. Молящиеся встали на колени, касаясь лбами пола, пока руководитель произносил краткую молитву на санскрите. Затем он пять раз провозгласил: “Слава всем собравшимся здесь верующим, и остальные повторили эти восклицания, прежде чем поднять головы.”(Чарльз Глок и Роберт Белла. Новое религиозное сознание. — изд. Калифорнийского университета, Беркли, 1970, с. 31-32).

Так выглядит одно из обычных молитвенных собраний движения “Самосознание Кришны,” которое было организовано в Америке бывшим индийским бизнесменом, А. Ч. Бхактиведанта, с целью принести индийское учение бхакти дезориентированной и ищущей молодежи Запада. Более ранняя фаза интереса к восточным религиям (50-е — начало 60-х годов) опиралась на интеллектуальное изучение, не особенно настаивая на личном участии; теперешняя, новейшая фаза требует полной отдачи. Бхакти-йога означает единение с избранным “божеством” путем любви и поклонения ему, причем весь образ жизни меняется ради того, чтобы это поклонение стало основным занятием человека; посредством внерациональных способов почитания (пение, музыка, танец, поклонение) ум “расширяется,” и достигается “самосознание Кришны,” которое — при условии, что этим будет заниматься достаточное количество людей — должно положить конец нашему беспорядочному веку и ввести нас в новую эру мира, любви и единства.

В Сан-Франциско яркие одеяния “кришн” стали привычным зрелищем, особенно в тот день, когда ежегодно колоссальный идол их “бога” везут через парк Золотых ворот к океану, сопровождая всеми церемониями индуистских поклонений — сцена, типичная для языческой Индии, но несколько непривычная в “христианской” Америке. Из Сан-Франциско движение распространилось по всей Америке и Западной Европе; к 1974 году в мире было 54 храма Кришны, многие из них — рядом с колледжами и университетами (почти все участники движения очень молоды).

Недавняя смерть основателя движения поставила под вопрос его дальнейшее существование; действительно, его последователи, хотя и очень бросавшиеся в глаза, довольно немногочисленны. Но как “знамение времени” значение этого движения совершенно ясно, и оно должно глубоко встревожить христиан: множество молодых людей в наши дни ищут “бога,” чтобы ему поклоняться, и они не остановятся даже перед самой вопиющей формой язычества.

Гуру Махараджи на Хьюстонском Стадионе

К осени 1973 года многое множество восточных гуру новейшей школы, с легкой руки Махариши Махеш Йоги с его ТМ, водворились на Западе и собрали толпы последователей, только для того, чтобы исчезнуть с глаз публики после короткого и яркого царствования в огнях рекламы. Махараджи-джи был наиболее эффектным и, можно добавить, наиболее возмутительным из этих гуру. Когда ему минуло пятнадцать лет, он уже был провозглашен “богом,” его семья (мать и трое братьев) была “Святым семейством,” а его организация (“Миссия божественного света”) имела общины (ашрамы) по всей Америке. 80,000 его последователей (“преми”), подобно почитателям Кришны, должны были отказаться от мирских удовольствий и медитировать, чтобы достигнуть “расширенного” сознания, которое сделало бы их идеально спокойными, счастливыми и “блаженными” — это состояние духа, в котором все кажется совершенным и прекрасным именно в том виде, в каком существует. При специальном посвящении, когда они “получают звание,” ученикам показывают яркий свет и три других знака внутри них, на основе которых они смогут позже медитировать самостоятельно (см. Новое религиозное сознание, с. 54). Вдобавок к этому “знанию” учеников объединяет вера в то, что Махараджи-джи и есть “Господь Вселенной,” сошедший к нам, чтобы провозгласить новый век мира для рода человеческого.

В ноябре 1973 года “Миссия божественного света” на три дня арендовала Хьюстонский Астродром (громадный стадион под куполом), чтобы представить “самое священное и важное событие в истории человечества. Должны были собраться “преми” со всех концов света, чтобы поклониться своему “богу” и приступить к обращению всей Америки (через средства общественной информации, представителей которых предусмотрительно пригласили) в свою веру, начав таким образом новую эру в истории человечества. В соответствии с этим собрание было названо “Тысячелетие 73.”

Типичным представителем преданных учеников Махараджи-джи был Ренни Дэвис, участник левых демонстраций в 60-х годах, один из “чикагской семерки,” которых судили за учиненные на Национальном демократическом съезде в 1968 году беспорядки. Лето 1973 года он посвятил пресс-конференции и речам, адресованным ко всем, кто хотел его слушать, возглашая на всю Америку: “Он — величайшее явление в истории, а мы позволяем себе спать в его время... Мне хочется кричать на улицах. Если бы мы понимали, кто он такой, мы бы проползли на коленях через всю Америку, чтобы коснуться головой его ног.”(Роберт Гринфилд. Духовный супермаркет. — Сатердей Ревю Пресс, НьюЙорк, 1975, с. 43).

И в самом деле, поклонение Махараджи-джи заключается в том, что перед ним простираются ниц, произнося санскритскую хвалебную фразу. Его появление на “Тысячелетии 73” было встречено бурной овацией, он воссел на высокий трон, голову его венчала огромная золотая “корона Кришны,” на световом табло стадиона засветилось слово “Б О Г” . Молодые американские “преми” рыдали от счастья, другие танцевали на сцене, оркестр играл “Господь Вселенной” (переделку старого протестантского гимна).(Там же, с. 80, 94).

И все это происходит — повторим — в “христианской Америке.” Это уже нечто большее, чем простое поклонение языческим “богам.” Каких-нибудь несколько лет назад такое поклонение живому человеку казалось бы неслыханным в любой христианской стране; теперь же оно стало привычным для многих тысяч “богоискателей” на Западе. Перед нами предвестие поклонения антихристу в конце века сего — тому, кто “в храме Божием сядет, как бог, выдавая себя за Бога” (2 Фес. 2:4).

“Тысячелетие 73” было, как видно, вершиной популярности Махараджи-джи. Собственно говоря, на торжестве присутствовало всего 15000 последователей (значительно меньше ожидаемого числа), и не произошло никаких “чудес” или “знамений,” которые бы показали, что “новая эра” и вправду началась. Движение, которое настолько зависело от рекламной шумихи и от популярных вкусов определенного поколения (вся музыка “Тысячелетия 73” была в основном составлена из популярных песенок “контр-культуры” 1960-х годов), неминуемо должно было довольно скоро выйти из моды; а то, что Махарадж-джи недавно женился на своей секретарше, нанесло еще более значительный урон его популярности в качестве “бога.”

Тантрическая Йога в Горах Нью-Мехико

На покрытой травой возвышенности, на высоте 7500 футов в горах Джемез на севере штата Нью-Мехико, собралась тысяча молодых американцев (большинство в возрасте от 20 до 25 лет) на 10 дней в период летнего солнцестояния в июне 1973 года, чтобы заниматься духовными упражнениями. Каждый день они встают в четыре часа утра и собираются на рассвете (закутавшись в одеяла, так как утром холодно), рассаживаясь рядами и перед сценой, построенной снаружи. Все вместе они начинают день с мантры на пенджаби (язык из группы санскрита), чтобы настроиться на духовные упражнения, которые им предстоят.

Сначала несколько часов занимаются кундалини-йогой — это последовательность трудных физических упражнений, песнопений и медитации, целью которых является достижение сознательного управления телесными и духовными процессами и приготовление к “реализации Бога.” Затем происходит церемония подъема двух флагов: американского и “Флага народа Водолея” (Аквариуса) (это народ, как подразумевается, мирные люди “эры Водолея,” или тысячелетия, к которому этот культ готовит людей) в сопровождении гимна “Боже, спаси Америку” и молитвы за американский народ. После вегетарианской трапезы (что типично почти для всех культов) и лекций на теоретические и практические темы все готовятся к долгим занятиям тантрической йогой.

До сих пор в Западном мире очень мало слыхали о Тантрайоге и почти не занимались ею. Все авторитеты сходятся во мнении, что это в высшей степени опасные занятия, всегда производимые вместе мужчиной и женщиной, которые пробуждают чрезвычайно мощную психическую энергию и требуют внимательного контроля и наблюдения. Считается, что на Земле единовременно живет только один учитель Тантрайоги. Упражнениями на “Солнцестоянии” в Нью-Мехико руководил “Великий Тантрик” наших дней, йоги Бхайян.

Все, одетые в одинаковые белые одежды, рассаживаются длинными прямыми рядами, мужчины против женщин, тесно соприкасаясь плечами с соседями по ряду и спинами — со следующим рядом. От сцены расходятся около десяти прямых рядов длиной по 75 футов; ассистенты следят за безукоризненной прямизной рядов, чтобы обеспечить правильное “течение” йогического магнитного поля.

Начинается пение мантр, со специальными строфами, посвященными покойному гуру, который является “личным покровителем” йоги-Бхайяна. Сам йоги — впечатляющая фигура, ростом в метр девяносто сантиметров, с окладистой черной бородой, облаченная в белые одежды и увенчанная белым тюрбаном — появляется на сцене и начинает говорить о своей мечте о “новом прекрасном творческом народе” Америки, которая может быть построена путем духовной подготовки людей в наши дни; тантрические упражнения — основное звено этой подготовки, поднимают людей от их обычного “индивидуального сознания” до “группового сознания,” а затем и до “вселенского.”

Начинаются упражнения. Они крайне сложны, связаны с серьезными физическими усилиями и болью и пробуждают сильнейшие эмоции: страх, .гнев, любовь и т.д. Все должны делать точно одно и то же совершенно синхронно; трудные позы сохраняются в полнейшей неподвижности длительное время; сложные мантры и упражнения должны выполняться в строгой координации с партнером и со всеми в данном ряду; каждое отдельное упражнение может занимать от 31 до 61 минуты. В этой интенсивной групповой деятельности исчезает индивидуальное самосознание и наступают сильнейшие сопутствующие эффекты — физическое истощение, иногда даже временные параличи, эмоциональная истощенность или экзальтация. Кроме того, никто на “Солнцестоянии” не имеет права разговаривать с кем бы то ни было, так что нет возможности рационально осмыслить испытанные ощущения, обсудив их с другими; целью является радикальное преображение личности человека. После дневных занятий по таким темам, как восточные школы самозащиты, практическая медицина и диетология и устройство ашрамов, начинается вечерняя сессия (после второй трапезы): “распеваются санскритские мантры на музыку популярных народных и “рок” песенок, некая смесь “рок-фестиваля” и “радостной молитвы” это входит в приемы йоги Бхайяна, задавшегося целью сделать свою религию “исконно американской” (Новое религиозное сознание, с. 8-18).

Описанная выше религия — не что иное, как современная переделка религии сикхов из Северной Индии в сочетании с некоторыми практическими школами йоги. Эта организация, получившая название “3 Эйч-О” (3НО: Health-Happiness-Holyness organization, т.е. “Здоровье-Счастье-Святость”), была основана в 1969 году в Лос-Анджелесе йоги Бхайяном, который, собственно говоря, приехал в Америку, чтобы стать педагогом, и только случайно сделался основателем религиозного культа, когда обнаружил, что занятия йогой пользуются успехом среди хиппи Южной Калифорнии. Комбинируя “духовные” искания хиппи с собственными познаниями об индийских религиях, он сформировал “американскую” религию, которая отличается от большинства восточных религий тем, что придает особое значение практической, мирской жизни (подобно сикхам в Индии, которые в большинстве своем, занимаются торговлей); от всех последователей требуется, чтобы они состояли в браке, имели прочную семью, состояли на службе и участвовали в общественной жизни.

Со времени своего основания 3НО разрослась до более чем 100 ашрамов (общин, которые служат местом сбора для приезжающих последователей) в американских городах; несколько таких ашрамов есть в Европе и в Японии. Несмотря на отчетливое внешнее отличие от других восточных культов (полноправные члены культа формально становятся сикхами и всегда носят традиционный тюрбан сикхов и одеваются в белое), “3НО” объединяет с ними одинаковый успех среди бывших хиппи, а также то, что его целью является “расширенное” сознание (или “вселенское,” “трансцендентальное”) и то, что они сами себя считают “авангардом,” который приблизит новую “духовную эру” (многие группы называют ее “Эра Водолея”).

И хотя этот культ провозглашает относительно нормальную жизнь человека в обществе, он является таким же “знамением времени,” как и индуистские культы, насаждающие явный эскапизм (стремление убежать от действительности); он подготавливает нас к “здоровой, счастливой, святой” Америке, ни словом ни обмолвившись о Христе. Когда убежденные и счастливые американцы безмятежно разглагольствуют о Боге и о своем религиозном долге, не упоминая о Христе, воистину убеждаешься, что “пост-христианская эра” наступила.

Тренировки дзен в Северной Калифорнии

В лесистых горах на севере Калифорнии, в тени громадной горы Шаста — “священной” горы местных индейских племен, давнего средоточия оккультных поселений и деятельности, которая ныне вновь оживилась, с 1970 года возник монастырь дзен-буддистов. Дзеновские храмы были задолго до 1970 года в крупных городах западного побережья, где жили японцы; были и попытки организовать монастыри в Калифорнии, но “Аббатство Шаста,” как его называют, является первым успешно организованным американским монастырем (в дзен-буддизме “монастырь” — это прежде всего школа обучения и тренинга дзеновских “священнослужителей” обоего пола).

Атмосфера аббатства Шаста очень упорядоченная и деловая. Посетители (которым разрешаются экскурсии под руководством гида в определенное время, но запрещается общаться с обитателями) видят монахов или учеников в традиционных черных одеяниях и с выбритыми головами; каждый явно знает, что ему следует делать, и отчетливо ощущается общая серьезность и углубленность.

Тренинг представляет собой курс, рассчитанный на пять (и более) лет, который дает право окончившим его стать “священнослужителями” и учителями дзен и отправлять буддийские церемонии. Как и в мирских школах, ученики платят за помещение и стол (175 долларов, вносимых ежемесячно за месяц вперед — это уже способ отсева несерьезных претендентов), но сам образ жизни скорее монашеский, чем студенческий. Одежда и поведение предписывается строгими правилами, общие вегетарианские трапезы проходят в полном безмолвии; вся жизнь сосредоточена вокруг зала для медитации, где ученики не только медитируют, но и едят и спят; все не дзеновские религиозные обряды запрещены. Жизнь чрезвычайно интенсивна и заполнена, и каждое дело обыденной жизни сопровождается особой буддистской молитвой, которая произносится про себя.

Хотя Аббатство и принадлежит к “реформированию,” секте Сото Дзен, но чтобы подчеркнуть ее независимость от Японии и приспособленность к американскому образу жизни — все обряды и церемонии следуют традициям японского дзенбуддизма. Это церемония посвящения в буддисты, обряды, приуроченные к равноденствию и празднующие “преображение личности,” церемония “кормления голодных духов” (поминовения усопших), “День основателя,” когда возносятся молитвы тем, кто передавал традицию дзен, вплоть до сегодняшнего учителя, фестивали, посвященные просвещению Будды, и тому подобное. Поклонение выражается в поклонах перед изображением Будды, но главное во всем обучении — это учение о “естестве Будды” внутри каждого человека.

Учитель Дзен в Аббатстве Шаста — представительница Запада и притом женщина (буддизм это допускает), Джийю Кеннет, англичанка, родившаяся в семье буддистов в 1924 году, обученная буддизму различных толков и получившая “посвящение"в монастыре Сото Дзен-буддизма в Японии. Она приехала в Америку в 1969 году и на следующий год организовала вместе с немногими молодыми учениками монастырь, который с тех пор очень быстро разрастался, привлекая главным образом молодежь (юношей и девушек в возрасте примерно двадцати лет).

Причиной такого процветания монастыря, не говоря о естественной привлекательности дзен-буддизма для поколения, которое тошнит от рационализма и чисто формального обучения, — видимо, является и мистицизм “подлинной передачи” дзеновского обучения и традиций, так как “аббатисса” прошла обучение и получила посвящение в Японии; а ее личные качества — то, что она иностранка и рождена в буддийской вере, но при этом в курсе современных настроений (в сочетании с чисто “американской” практичстью) — вполне объясняет ее влияние на молодое поколение новообращенных американцев-буддистов.

Цель дзеновского тренинга в Аббатстве Шаста — заполнить всю жизнь “чистым дзеном.” Ежедневная медитация (временами она доходит до восьми-десяти часов в день) становится основой той сосредоточенной, интенсивной религиозной жизни, которая должна привести к “постоянному миру гармонии и духа.” Особое значение придается “духовному росту,” и публикации Аббатства — журнал, выходящий раз в два месяца, и несколько книг Аббатиссы — обнаруживают очень тонкое понимание духовной позы и фальшивок. Аббатство возражает против насаждения японских национальных обычаев (в противовес буддистским); предостерегает против опасности “беготни по разным гуру” и ложного поклонения учителям дзен; запрещает астрологию, предсказание будущего (даже китайскую “Книгу перемен”), выходы в астрал и все другие виды психической и оккультной активности; вышучивает академический и интеллектуальный (в отличие от экспериментального) подход к дзен-буддизму и делает особый упор на тяжелый труд и суровый тренинг, отметая все иллюзии и фантазии о самом себе и о “духовной жизни.” Обсуждения “духовных” вопросов юными “священнослужителями” дзен (опубликованные в журнале Аббатствей) своим серьезным и эрудированным характером удивительно напоминают дискуссии между серьезными молодыми православными мирянами и монахами. По интеллектуальному направлению и взглядам эти молодые буддисты кажутся очень похожими на многих из наших православных верующих. Сегодня молодой православный христианин вполне мог бы сказать: “Вот где бы и я сам пребывал, если бы не милость Господня,” настолько убедительно искренними выглядят духовные воззрения этого дзеновского монастыря, который дает почти все, что может пожелать молодой религиозный искатель наших дней — за исключением, разумеется, — Христа, истинного Бога, и вечного спасения, которое лишь Он один может даровать.

В монастыре преподают буддизм, не похожий на “холодную и отвлеченную дисциплину,” а исполненный “любви и сочувствия.” В противовес обычным толкованиям буддизма, аббатисса подчеркивает, что средоточие буддистской веры — не последнее “ничто,” а живой “бог” (по ее уверениям, это и есть эзотерическое буддистское учение). “Тайна Дзена... состоит в том, чтобы знать наверняка, для себя лично, что Космический Будда существует. Истинный учитель — этот тот или та, кто никогда не колеблется в своей уверенности и любви к Космическому Будде... Я была вне себя от радости, когда я, наконец, твердо узнала, что Он существует; моя любовь и благодарность не знала границ. И такой любви, какая исходила от Него, я тоже никогда не чувствовала; вот почему я хочу, чтобы все тоже почувствовали ее” (Журнал Аббатства Шаста, янв;фев. 1978, с. 6).

В настоящее время в Аббатстве Шаста и его “монастырях-филиалах,” расположенных главным образом в Калифорнии, находятся около семидесяти учеников, готовящихся к роли священнослужителей. Монастырь находится в стадии бурного роста, что касается как его собственной территории, так и его “миссии” среди американского народа; растет движение мирских буддистов, которые считают Аббатство своим религиозным центром и часть совместно с психологами и другими заинтересованными лицами удаляются туда на сессии медитирования различной продолжительности. Аббатство Шаста, со своими публикациями, консультациями и инструктажем в городах Калифорнии, с проектами школы для детей и приюта для престарелых — действительно успешно идет к своей цели “насаждения дзен-буддизма” на Западе.”

К христианству аббатисса и ее ученики относятся довольно благосклонно, они уважают Добротолюбие и другие духовные православные писания, признавая, что православие — наиболее близкое им из “христианских” верований, но считают, что сами они “выше таких предметов, как теология, диспуты о доктринах и всякие “измы” и считают, что все это находится вне “Истинной Религии” (Журнал Аббатства Шаста, янв;фев. 1978, с. 54).

Дзен фактически не имеет теологического фундамента, он опирается всецело на опыт и таким образом впадает в то самое “прагматическое заблуждение,” которое уже отмечалось выше в нашей книге, в главе об индуизме: “Если оно действует, значит, оно истинно и хорошо.” Дзен, без всякой теологии, не более чем индуизм способен отличить доброе от злого в области духовного опыта; он может только утверждать, что нечто кажется хорошим, потому что приносит “мир” и “гармонию,” насколько можно судить природными силами разума, а не опираясь на какие-либо откровения — а все остальное он отмечает как более или менее иллюзорное. Дзен обращается к так широко распространенной в наши дни тонкой гордыне тех, кто полагает, что может сам себя спасти и поэтому не нуждается ни в каком Спасителе, кроме самого себя.

Из всех современных восточных учений дзен, возможно, самое интеллектуальное изощренное и духовно трезвое. Его учение о сочувствии и о любви к “Космическому Будде,” быть может, — самый высокий религиозный идеал, которого может достигнуть человеческий разум — без Христа. Его трагедия в том и заключается, что в нем нет Христа, а значит, нет спасения, и сама его изощренность и трезвость очень эффективно препятствует его последователям искать спасения в Христе. При всем своем спокойном и сочувственном тоне Дзен, быть может, является самым печальным из всех напоминаний о “постхристианской” эпохе, в которую мы живем. Нехристианская “духовность” уже больше не чуждое влияние, проникшее на Запад — она сделалась собственно-американской религией и пустила глубокие корни в сознании Запада. Пусть это послужит нам предостережением: религия будущего будет не просто культом или сектой, но могучим и глубоким религиозным течением, которое будет абсолютно убедительно для ума и сердца современного человека.

Новая “Духовность” против Христианства

Можно привести множество других примеров восточных культов на Западе: каждый год приносит новые культы или новые перелицовки старых. Вдобавок к откровенно религиозным культам, в последнее десятилетие особенно размножились мирские “культы самосознания,” как их назвал один популярный журнал (Ю.С.Ньюз энд Уорлд Рипорт, 18 фев. 1976, с. 40).

Эти группы “терапии сознания” включают “Эрхардский тренинг-семинар,” основанный в 1971 году, “Рольфинг,” “Управление сознанием Сильва” и разнообразные формы общения и “биологической обратной связи” (биофидбек); все они сулят “снятие напряжений” и “раскрытие скрытых возможностей” человека на более или менее приемлемом “научном” жаргоне. Вспоминаются и другие движения “самосознания,” от “Христианской науки” до “Науки духа” и “Наукологии,” которые сейчас уже выходят из моды.

Все эти движения несовместимы с христианством. Всех православных христиан следует решительно призвать не соприкасаться с ними.

Почему мы так категорически утверждаем это?

1. Эти движения не имеют никакой опоры в христианских традициях или практике, но являются чистейшим продуктом восточных языческих религий или современного спиритизма, более или менее разбавленных и зачастую претендующих на “не религиозность.” Они не только распространяют ложное, не согласное с доктриной христианства, воззрение на духовную жизнь, — они направляют человека, посредством языческих религиозных опытов или психических экспериментов, на ложный духовный путь, который ведет к духовной и психической погибели, а в конце концов — и к вечной гибели души.

2. В частности, ощущение “духовного покоя,” которое дают разнообразные медитации, будь то без особого религиозного содержания (как это обещает “ТМ,” некоторые формы йоги и дзен, и все мирские культы) или с языческим религиозным содержанием (как Хари Кришна, “Миссия Божественного Света,” “ЗНО” и т.д). — это вступление в “космические” духовные области, где более глубинные стороны человеческой личности вступают в контакт с настоящими духовными существами. А эти существа, в теперешнем человеческом падении прежде всего - демоны (бесы) или падшие духи, которые ближе всего к человеку (См. объяснение епископа Игнатия Брянчанинова о духовном и чувственном видении духов и открытии “дверей восприятия” у человека (“Православное слово” Ха 82, 1978)).

Даже сами медитирующие дзен-буддисты, невзирая на всю свою осторожность в духовных “опытах,” описывают свои встречи с этими духами (приправленные человеческими фантазиями), то и дело оговариваясь, что они с ними не “отождествляются” (См. Джийю Кеннет, “Как вырастить цветок лотоса.” — Аббатство Шаста, 1977 — описание предсмертных видений учительницы дзен).

3. “Посвященные” в опыты духовного мира, которые дают “культы самосознания,” вовлекают человека в нечто, неподвластное сознательному контролю человеческой воли; таким образом, будучи единожды “посвященным” человек уже лишь с огромным трудом может выпутаться из сети нежелательных психических переживаний.

Таким образом, “новое религиозное сознание” становится врагом христианства, который намного могущественней и опасней, чем все ереси прошлого. Когда опыт становится впереди доктрины, обычные христианские орудия защиты, охраняющие человека от нападения низших духов, устраняются или нейтрализуются, и пассивность и “раскрытость,” характерные для новых культов, буквально раскрывают человека для пользования бесом. Изучение опытов и переживаний многих “культов самосознания” показывают, что в них наличествует закономерная прогрессия от опытов, которые поначалу “добры” или “нейтральны,” к опытам, которые становятся странными и пугающими и в конце концов приобретают несомненно демонический характер. Даже чисто физическая сторона таких психических учений, как йога, таит в себе опасность, потому что предрасполагает человека к психическим настроениям и опытам, которые являются главной целью йоговских упражнений и опытов.

Сила соблазна присущая, “новому религиозному сознанию,” в наше время настолько велика, что она может овладеть человеком даже тогда, когда он считает, что остается христианином. И это относится не только к тем, кто развлекается поверхностным синкретизмом или комбинациями христианства с восточными религиями, о которых мы говорили выше; это относится также и к растущему числу людей, которые считают себя ревностными христианами. Глубокое невежество в области истинно-христианского духовного опыта, свойственное нашему времени, приводит к ложной христианской “духовности,” которая по своей природе близка к “новому религиозному сознанию.”